Робер тоже был доволен тем, что Жерар здесь. Бывало, За обеденным столом они оживленно спорили о политике и из их дискуссий я узнала много такого, о чем раньше не имела представления.Я обнаружила, что Робер восхищается императоров Наполеоном III, племянником того знаменитого Наполеона, который женился на блистательной Евгении. Жерар относился к нему менее восторженно.— Он понимает, что нужно народу, — утверждал Робер.— Он слишком увлечен идеей величия Франции, — возражал ему Жерар. — Он жаждет власти. Он — повторение своего дяди.— Его дядя сделал Францию великой державой, — настаивал Робер.— И кончил на Эльбе и острове Святой Елены.— Это была случайная неудача.— У него всегда неудачи, — сказал Жерар.— Но ты должен признать, император сделал много хорошего. Он способствовал развитию общественных работ, он снизил цены на хлеб.— О, да. Он заботился о благе Франции, я не спорю, — обернувшись ко мне, Жерар спросил: — Мы, наверное, наскучили тебе своими разговорами о политике?— Ничего подобного, — заверила я его. — Я вижу, насколько невежественна в этом, и рада хоть чему-нибудь поучиться.— Просто некоторые из нас несколько обеспокоены, — продолжал Жерар. — Мне не нравится то, что сейчас у нас происходит с Пруссией. Я думаю, Император недооценивает ее возможности.— Ерунда, — заявил Робер. — Крошечное германское государство! Смешно даже предположить, что оно сможет устоять перед Францией.— Император прекрасно знает, какие унижения нам пришлось претерпеть после Венского конгресса. — Жерар обернулся ко мне. — Это было сразу же после разгрома Наполеона I. Мы находились тогда в самом плачевном положении.— Да, это верно, — согласился Робер. — И император хочет, чтобы Франция снова стала великой. Он хочет изменить баланс сил, сложившийся в Европе.— Он был доволен альянсом с Англией после Крымской войны, — сказал мне Жерар. — А за этим последовала война с Австрией, как результат попытки выкинуть ее из Италии.— Он показал себя великим военачальником при Солферине, — напомнил Робер.— Боюсь, он зайдет слишком далеко.— Он повысил престиж нашей страны, — настаивал Робер. — Не забывай, что Луи Филипп пал, потому что позволил Франции скатиться до уровня третьесортного европейского государства.— Теперешний Наполеон полон решимости не допустить этого, но я боюсь, что его действия по отношению к Пруссии могут втянуть нас в крупную неприятность.— Пруссия! — презрительно повторил Робер.— И с ней надо считаться, разве они не пытаются посадить Гогенцоллерна на испанский престол?— Ну уж этого-то император им никогда не позволит.— Если сумеет их остановить, — заметил Жерар. — Нам только остается надеяться, что вся эта затея лопнет. Нам не нужно никаких неприятностей с Пруссией. Вино замечательное, дядя Робер.— Я рад, что ты его оценил. Как продвигается твоя работа?— Неплохо. Скоро мне придется вернуться в Париж. Кстати, Ноэль, Петерсон всерьез настроен писать твой портрет.— Почему бы тебе не согласиться? — спросила Анжель. — Тебе ведь нравилось позировать Жерару. Было бы интересно посмотреть, что получится у Петерсона.— Он не может смириться с тем, что мой портрет Ноэль принес мне некоторую известность, — сказал Жерар. — Ему не терпится доказать, что он сделает это лучше.— Дай ему возможность убедиться, что он не прав, — сказала Анжель.Я сказала, что поеду с удовольствием.— Нельзя ли Мари-Кристин поехать в Париж вместе со мной? И мадемуазель Дюпон тоже могла бы поехать, чтобы Мари-Кристин не пропускала уроков. В прошлый раз она так расстроилась, что ее оставили.— Она очень привязалась к вам, — сказала Анжель. — Я рада этому. Не вижу причин, почему бы ей не поехать.— С нетерпением буду ждать этой поездки, — сказала я.— Тогда решено. Когда ты собираешься ехать, Жерар?— Думаю, в начале следующей недели. Это тебя устраивает, Ноэль?Я сказала, что да.Когда я сказала Мари-Кристин, что еду в Париж на следующей неделе, ее лицо вытянулось. Я поспешила добавить:— Не хочешь ли поехать со мной? Мадемуазель Дюпон, конечно, тоже будет сопровождать нас, и, я не сомневаюсь, поездка будет очень познавательной.Она бросилась ко мне и крепко обняла.— Это я предложила им так сделать, и все согласились, что это отличная идея.Радость Ларса Петерсона, когда я согласилась позировать ему, не знала границ.— Я с первого же момента, как только увидел вас, понял, что должен вас написать, — сказал он. — Вот так это и бывает с художниками — вдруг понял.— Полагаю, я должна чувствовать себя польщенной.— Вы знаете, у вас интересное лицо.— Не знала этого раньше. Но, мне кажется, что и вы это заметили только после успеха Жерара.Он с лукавством взглянул на меня.— Но я не не могу позволить ему опередить себя, не так ли? Раз он написал хороший портрет, я должен написать лучше.— Вижу, вы с ним соперники.— Ну, а как же. В искусстве больше соперничества, чем где-либо. Приходится следить, чтобы тебя не обошли. Каждый хочет стать великим художником, чтобы жить в веках и чтобы имя его было известно миллионам. Поэтому, естественно, мы ревниво следим за своими соперниками.Он говорил выразительно, и слушать его было интересно. Из этих рассказов я многое узнала о нем. Он, несомненно, умел нравиться и вел довольно веселый образ жизни. Ни к чему не относясь всерьез, кроме своего искусства, он был невероятно честолюбив, полон решимости создать себе имя, но при этом успевал наслаждаться жизнью по дороге к успеху. Устоять перед его обаянием было невозможно.Я наблюдала за тем, как продвигается работа над портретом. При всех его достоинствах ему, несомненно, не хватало того тонкого психологизма, которым отличалась работа Жерара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120