Лечебница помещалась в сером каменном здании, с моей точки зрения больше всего походившем на тюрьму. Да это и на самом деле тюрьма, поправила я себя, ведь за каменными стенами томятся несчастные, погруженные в свои призрачные фантазии. Они обречены провести здесь всю жизнь. Неужели и моя мать среди этих бедняг? Неужели и меня задумали заключить в эти стены? Нет, этого я ни за что не допущу.
Снаружи здание было обнесено высокой стеной, и, когда мы подъехали к железным воротам, из будки вышел привратник и осведомился о цели нашего приезда. Саймон уверенно заявил, что ему нужно переговорить с директором.
— Вам назначено, сэр?
— Дело крайней важности и не терпит отлагательств, — ответил Саймон и бросил привратнику монету.
Не знаю уж, что решило дело — повелительный ли тон Саймона или деньги, но привратник раскрыл ворота, и по усыпанной гравием дорожке мы подъехали к главному входу. При нашем приближении на крыльце появился швейцар в ливрее. Саймон вышел из экипажа и помог выйти мне.
— Кто займется лошадью? — спросил он швейцара.
Тот подозвал мальчика, который взял лошадь под уздцы, а мы с Саймоном в сопровождении швейцара поднялись по ступеням.
— Доложите директору, что у нас к нему безотлагательное дело, — обратился Саймон к швейцару, и я еще раз стала свидетельницей того, как его уверенный, не допускающий возражений тон действует на слуг.
Нас провели в холл с каменным полдм, где в камине горел огонь, но его было явно недостаточно, чтобы прогреть огромное помещение. И я сразу поежилась, правда, скорее не от холода, а от крайнего волнения. Саймой, видно, заметил, что я дрожу, и взял меня за руку. Меня это подбодрило.
— Пожалуйста, сэр, подождите здесь, — сказал швейцар, распахивая дверь в расположенную справа комнату с побеленными стенами и высоким потолком. В ней стоял массивный стол и несколько стульев.
— Как прикажете доложить, сэр?
— Миссис Рокуэлл из «Кирклендских услад», а с ней мистер Редверз.
— Вы говорите, вам назначена встреча?
— Нет, этого я не говорил.
— У нас принято договариваться о беседе с директором заранее.
— Мы не располагаем временем, а дело, как я уже сказал, крайне срочное. Прошу вас доложить директору, что мы ждем.
Швейцар ушел, и, когда он скрылся из виду, Саймон улыбнулся мне:
— Можно подумать, мы просим аудиенции у королевы.
Неожиданно его лицо смягчилось, и он взглянул на меня так ласково, как смотрел разве что на свою бабку.
— Не огорчайтесь, — подбодрил он меня, — даже если все правда, не беда! Это еще не конец света.
— Как я рада, что вы поехали со мной! — вырвалось у меня, хотя я не собиралась в этом признаваться.
Саймон крепко сжал мою руку, будто хотел сказать, что мы с ним не какие-нибудь глупые, трусливые невротики и должны сохранять спокойствие при любых обстоятельствах.
Не доверяя самой себе, я отошла в сторону и, подойдя к окну, выглянула наружу. Интересно, что думают, глядя из этих окон, запертые здесь узники? Для них весь мир сводится к этому виду, если им вообще разрешают смотреть в окна. Их глазам открыт только больничный сад и тянущаяся за ним пустошь — вот и все, что им осталось в жизни. А ведь некоторые находятся здесь много лет… например, семнадцать.
Казалось, мы ждали бесконечно долго. Но наконец швейцар возвратился и пригласил следовать за ним. Поднимаясь по лестнице и проходя по коридору, я заметила решетки на окнах и содрогнулась. Настоящая тюрьма, подумалось мне. Наконец мы остановились перед дверью, на которой значилось: «Директор». На стук швейцара прозвучало приглашение:
— Войдите!
Саймон взял меня за руку и ввел в комнату. Мы увидели побеленные голые стены, начисто, чуть ли не до дыр, отмытую клеенку на столе. В комнате царили уныние и холод. За столом сидел усталый человек с серым лицом и напряженным взглядом. Он сердится, что мы явились без приглашения, подумала я.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал он, когда швейцар ушел. — Правильно ли я понял, что у вас ко мне срочное дело?
— Для нас — безотлагательное и крайне важное, — ответил Саймон. Тут вступила и я:
— Мы очень вам признательны за то, что вы согласились нас принять. Я — миссис Рокуэлл, но дело в том, что до замужества я звалась Кэтрин Кордер.
— Вот как! — Глаза у него понимающе блеснули, и мои последние надежды рухнули.
— Насколько я знаю, у вас есть больная с такой фамилией? — спросила я.
— Совершенно верно.
Горло у меня перехватило, язык пересох, и не в силах произнести ни слова, я посмотрела на Саймона.
— Видите ли, — поспешил он мне на выручку, — миссис Рокуэлл только что узнала, что здесь, возможно, содержится некая Кэтрин Кордер. И у нее есть основания полагать, что ваша пациентка — ее мать. Миссис Рокуэлл выросла в убеждении, что ее мать умерла, когда она сама была еще ребенком. Естественно, ей хотелось бы удостовериться, правда ли, будто Кэтрин Кордер, находящаяся у вас, ее мать.
— Ну, как вы понимаете, мы не имеем права разглашать сведения, касающиеся наших пациентов.
— Разумеется, мы это понимаем, — ответил Саймон. — Но для ближайших родственников, вероятно, может быть сделано исключение?
— Сначала это родство необходимо доказать.
Я не выдержала:
— До замужества я звалась Кэтрин Кордер. Мой отец — Мэрвин Кордер, владелец Глен-Хаус, что в Гленгрине, недалеко от Хэрроугейта. Умоляю вас, скажите мне, Кэтрин Кордер, ваша пациентка, — моя мать?
Директор секунду колебался, потом проговорил:
— Единственное, что я могу вам сказать: у нас есть пациентка с такой фамилией. Однако эта фамилия не такая уж редкость. Думаю, на ваши вопросы лучше меня ответит ваш отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97