Он так и стоял в дверях, загораживая дорогу. Мне было неловко — не только потому, что под мышкой у меня был план аббатства, но и из-за моего небрежного костюма.
— Что случилось, Кэтрин?
— Ровным счетом ничего.
— Но у вас такой вид, будто я, того и гляди, вас съем.
— Значит, мой вид обманчив.
— Могу ли я заключить, что в это прекрасное рождественское утро вы ко мне вполне расположены?
— По-моему, в рождественское утро иначе и быть не может, ведь наши сердца открыты всему миру.
— Вы отнимаете хлеб у старика Картрайта! А нам как раз скоро идти слушать его тягучую рождественскую проповедь. — Люк зевнул. — Меня всегда так и подмывает остановить его словоизлияния звоном часов. Мне на днях рассказывали про одного эсквайра-самодура. Он так и делал. Я не шучу. Приходя в церковь, он доставал часы и отпускал на всю проповедь ровно десять минут, ни минутой больше. Когда время истекало, он щелкал пальцами. Хочешь не хочешь, викарий умолкал, иначе ему пришлось бы распрощаться с местом. — Люк прищурился и закончил: — Вот я и подумываю, не заимствовать ли мне это, когда…
Я быстро взглянула на пего. «Когда стану хозяином „Услад“ — вот что он хотел сказать. И мне стало не по себе.
— Ну а что это вы читаете? — И цепкие пальцы впились в кожаный футляр.
— Да вот, заприметила когда-то в библиотеке, а сейчас решила взглянуть повнимательней.
Но Люк отобрал у меня план, несмотря на мои попытки воспротивиться. Однако не устраивать же потасовку в библиотеке без всяких видимых причин!
— Опять это несчастное аббатство, — проворчал Люк. — Слушайте, Кэтрин, все эти руины, монахи и тому подобное вас просто околдовали.
— А на вас это не действует?
— На меня? Да что вы! Я здесь родился. Для нас все это привычное. Под здешние чары подпадают только приезжие.
Он сунул футляр мне под мышку.
— Смотрите-ка, Кэтрин! Мы стоим под омелой! — воскликнул он и, быстро обняв меня, поцеловал в губы. — Веселого Рождества и счастливого Нового года! — Потом отступил в сторону и склонился в шутливом поклоне.
Собрав все свои силы, я с достоинством проследовала мимо него и устремилась к лестнице. А он, стоя у дверей библиотеки, смотрел мне вслед. Конечно, мне было досадно, что он узнал, зачем я приходила в библиотеку. Интересно, сумел ли он прочесть мои мысли? Люк меня тревожил. Я не могла его понять, и меня не оставляло ощущение, что он больше всех недоволен моим присутствием в «Усладах». Он да еще, пожалуй, Руфь. Если все эти шутки — дело рук их обоих, думала я, то им легче, чем другим, расквитаться со мной. И тогда понятно, почему Дамарис лгала мне: она поступала так ради Люка.
Вернувшись к себе, я забралась в постель и принялась изучать план. Над чертежом красовались название и дата: «Кирклендское аббатство, 1520». И пока я всматривалась в выцветшие штрихи, план на моих глазах оживал: стены словно вырастали, становясь крепкими и мощными. Над ними, как по мановению волшебной палочки, появлялись крыши. В этих оживших зданиях обитал самостоятельный обособленный мир, не нуждавшийся ни в каком содействии извне. Он полностью обеспечивал свое существование. Как легко было представить себе живое аббатство! И оказалось, что мне довольно хорошо знакома его топография. Не только потому, что я проводила в развалинах много времени, а просто оно слишком часто возникало в моем воображении. Прекрасным ориентиром служила квадратная башня в центре аббатства. Я уперлась в нее пальцем. А вот и остатки церкви — нефы, северный и южный, алтарь, галерея; вот дом капитула и здание, где располагались спальни монахов. А аркада, между колоннами которой я увидела монаха, оказывается, ведет в трапезную, к пекарням и солодовне. И вдруг я увидела надпись «Вход в подвалы».
Ну, раз уж под аббатством были подвалы, значит, наверняка они соединялись друг с другом подземными ходами. Такие подземные лабиринты существовали в те времена во всех аббатствах. Я знала это, поскольку читала про такие прославленные монастыри, как Фаунзинское, Киркстолское и аббатство Риво. Мое возбуждение возросло, когда я убедилась, что подвалы располагались в ближайшей к «Усладам» части аббатства.
Я с головой ушла в план и не услышала стука в дверь. В комнате, неожиданно для меня, появилась Руфь. Она встала в ногах кровати, там, где стоял монах.
— Веселого Рождества! — приветствовала она меня.
— Спасибо, и вам того же.
— Вы чем-то увлечены?
— А… да.
Руфь устремила глаза на пергамент и, по-моему, узнала его.
— Ну, как вы себя чувствуете?
— Гораздо лучше.
— Приятно слышать. Собираетесь вставать? Скоро приедут гости.
— Да-да, — отозвалась я. — Сейчас встану.
Руфь кивнула и снова посмотрела на план. Мне почудилось, что у нее сделался озабоченный вид.
Вся семья была готова отправиться в церковь, а Хейгар и Саймон все не приезжали.
— Обычно они прибывают заранее, — обронила Руфь. — Может быть, что-то случилось и задержало их? Во всяком случае, нам пора. В рождественское утро нельзя опаздывать.
В холл спустились сэр Мэтью и тетя Сара, оба в парадных костюмах. Я еще ни разу не видела их одетыми для выезда. Экипаж уже ждал у дверей, ему предстояло отвезти их в церковь и доставить назад. Ложа Рокуэллов в церкви в рождественское утро не должна пустовать — такова традиция.
А мне до смерти хотелось, не откладывая, отправиться в аббатство и заняться поисками этих подвалов. И как было бы хорошо действовать на свободе, зная, что никто там не может появиться.
Придумать бы какой-то предлог, чтобы не ехать в церковь! Тогда целых два часа я смогу быть спокойной, что мне никто не помешает.
Вообще-то поехать вместе со всеми в церковь и занять свое место в ложе Рокуэллов было бы даже приятно — понемногу я начала проникаться уважением к старым традициям, да и умиротворение, даруемое рождественской службой, мне бы не помешало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97