Даже маленькому груму, стоявшему за запятках во время езды и соскакивавшему на землю, чтобы открывать дверцы, полагалось выглядеть безупречно.
Отец обладал главными качествами джентльмена: он был богат и отличался высокими принципами.
Мисс Белл, наша гувернантка, очень его почитала.
— Никогда не забывайте, — говорила она нам, — что ваш отец является источником всего вашего благополучия.
Я не преминула заметить, что, по моим наблюдениям, окружающие не всегда чувствовали себя свободно в его присутствии, так что, возможно, из этого источника изливалось не одно благополучие.
Милая мисс Белл часто приходила от меня в отчаяние — она так близко принимала к сердцу миссию, возложенную на нее Господом Богом и великим мистером Трессидором. Она была чрезвычайно почтительна, благоговела перед высокими качествами своего работодателя, не ставила под вопрос его собственную оценку своих достоинств (эта оценка, впрочем, была всеобщей) и всегда помнила, что как бы исполнительна она ни была, как бы хорошо ни справлялась со своими обязанностями, она принадлежала всего лишь к неполноценному женскому полу.
Думаю, что я была неприятным ребенком, потому что никогда не соглашалась беспрекословно с тем, что мне говорилось, и не пыталась этого скрыть.
— Почему, — как-то спросила Оливия, — ты любишь все толковать по-своему и извращать сказанное?
— Потому, наверно, — ответила я, — что люди не всегда бывают правдивы. Часто они говорят то, что, по их мнению, нам следует думать.
— Гораздо проще верить им на слово, — заметила Оливия.
Это была ее типичная позиция, благодаря которой все называли сестру хорошим ребенком. Я же считалась бунтаркой. Как странно, часто думала я, что мы сестры. Мы так непохожи друг на друга.
По утрам мама никогда не вставала до десяти часов. Эвертон, ее горничная, приносила ей в это время чашку горячего шоколада. Мама была очень красива, ее часто упоминали в светской хронике. Мисс Белл иногда показывала нам эти газеты. «Красавица миссис Трессидор» на скачках… на светском рауте… на благотворительном балу. Ее так всегда и называли: «красавица миссис Трессидор». Ее красота и высокие моральные качества отца внушали нам благоговейный трепет. Порой мне приходило в голову, что именно поэтому жизнь в нашем доме была совсем нелегкой. Иногда мама была очень ласкова с нами, но иногда будто нас не замечала. Случалось, что она горячо нас обнимала и целовала — особенно меня. Я не понимала почему и надеялась, что Оливия не обращает на это внимания. У мамы были сверкающие карие глаза и густые каштановые волосы. Рози Ранделл, одна из наших горничных, сообщила мне по секрету, что Эвертон прилагает огромные усилия, чтобы сохранить цвет этих прекрасных волос при помощи каких-то таинственных притираний. Поддержание маминой красоты было, по-видимому, всепоглощающим занятием. Эвертон превосходно с этим справлялась и держала всех домочадцев в страхе Божьем, требуя абсолютной тишины, когда мама отдыхала с ледяными примочками на веках или когда ловкие руки этой преданной горничной осторожно массировали ей лицо. Они вели бесконечные разговоры о последних веяниях моды.
— Нелегкое это дело быть красавицей, — сказала я однажды Оливии.
Бывшая при этом Рози Ранделл согласилась со мной.
— Еще бы! — подтвердила она.
Высокого роста, интересная, Рози Ранделл выделялась среди горничных. Как правило, прислуживающих за столом девушек выбирают за их внешность. Они принадлежат к категории слуг, которых видят посетители, а некрасивые могут создать плохое впечатление о доме. Я часто думала, что в лице Рози мы обладаем настоящим сокровищем.
При гостях Рози вела себя очень сдержанно. Ее замечали. На нее оборачивались. Она сознавала это и принимала молчаливые знаки внимания с таким же молчаливым достоинством. Но с Оливией и со мной (а она ухитрялась часто видеться с нами) Рози становилась совсем другим человеком.
Мы обе были очень к ней привязаны. Совсем немногие вызывали у нас подобные чувства. Наш отец был слишком добродетельным, наша мать — слишком красивой. А мисс Белл, при всех ее достоинствах и хорошем к нам отношении, ласковой нельзя было назвать.
Рози обладала добрым сердцем и никого не боялась. Оливия как-то пролила соус на чистый фартук. Рози, подмигнув нам, сразу унесла его, постирала и погладила так быстро, что никто и заметить не успел. А когда мне случилось разбить севрскую вазу, стоявшую на этажерке в гостиной, Рози так переставила там безделушки, что это не бросалось в глаза.
— Пыль-то стирать с нее буду я, — усмехнулась она. — Вот никто ничего и не узнает. То, чего глаз не видит, и сердце не беспокоит.
Мне тогда пришло в голову, что, шагая по жизни, Рози спасает многие сердца от беспокойства.
Раз в неделю, в свой выходной вечер (Рози настаивала на предоставлении ей свободных вечеров, и миссис Уинч, радуясь возможности заполучить такую красивую девушку, не устояла), Рози одевалась очень нарядно. Без чепца и передничка, в которых мы привыкли ее видеть, в шелковом платье и шляпе с элегантным пером, в перчатках и с зонтиком она выглядела как настоящая леди.
Я спросила ее, куда она уходит по вечерам. В ответ она слегка подтолкнула меня локтем и сказала:
— Ну, это долгая история! Вот когда вам исполнится двадцать пять лет, тогда и скажу.
Это вообще было одним из ее любимых присловий. Она говорила: «Узнаете как-нибудь на днях, когда вам исполнится двадцать пять…»
Я всегда с любопытством разглядывала важных господ, приходивших в дом. Из холла наверх вела красивая лестница, которая делала множество поворотов, пока не достигала самой крыши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146