Капитан ехал рядом со мной. Он сказал, что я держусь в седле, как настоящая наездница.
— Но ведь каждый, кто едет на лошади, является наездником, — немедленно возразила я, оставаясь как всегда спорщицей, несмотря на переполнявшую меня радость.
— Однако некоторые напоминают мешок с картофелем, других же можно сравнить с кентаврами.
Мне его слова показались невероятно смешными, и я расхохоталась.
— Вы, кажется, имеете успех у Кэролайн, капитан, — сказала мама.
— Мои шутки вызывают у нее смех. Говорят, это лучший путь к мужскому сердцу.
— А я-то думала, что он проходит через желудок.
— Признание нашего остроумия все же на первом месте. Давай поскачем к лесу, Кэролайн, посмотрим, кто скорее.
Ветер дул нам в лицо, мы ехали бок о бок, это было чудесно. Он все время поглядывал на меня, улыбаясь. Казалось, я ему очень нравлюсь.
Потом мы вернулись к выгулу у конюшни — он сказал, что хочет посмотреть, как мы перепрыгиваем через препятствия. Мы продемонстрировали все, чему наш инструктор по верховой езде научил нас в последнее время. Я знала, что мне это удается гораздо лучше, чем Оливии: она всегда нервничала и один раз чуть не свалилась.
Капитан Кармайкл и мама аплодировали нам. Оба смотрели на меня.
— Надеюсь, вы погостите у нас подольше, — сказала я капитану.
— Увы! Увы! — вздохнул он и, глядя на маму, пожал плечами.
— Может быть, останетесь еще на одну ночь? — предложила она.
Он пробыл у нас два дня. Перед самым его отъездом мама послала за мной. Она сидела с капитаном Кармайклом в маленькой гостиной.
— Я скоро уезжаю, Кэролайн, — проговорил он, — и хотел бы попрощаться с тобой.
Положив руки мне на плечи, он некоторое время внимательно смотрел на меня. Потом прижал к себе и поцеловал в голову.
— Я хочу кое-что подарить тебе, Кэролайн, — продолжал он, — чтобы ты помнила обо мне.
— О, я и так вас не забуду.
— Знаю, но все же маленький сувенир не помешает, как ты считаешь? — И он протянул мне медальон на длинной золотой цепочке. — Открой его.
Мне это удалось не сразу, тогда он взял медальон у меня из рук и открыл. Внутри была восхитительная миниатюра, совсем крохотная, но так мастерски сделанная, что черты капитана Кармайкла были отчетливо видны и невозможно было его не узнать.
— Как красиво! — воскликнула я, переводя глаза с него на маму.
Оба с каким-то волнением посмотрели на меня, потом друг на друга.
— На твоем месте, — посоветовала мама, — я бы никому этот медальон не показывала… даже Оливии.
О, подумала я, значит, Оливия подарка не получит. Они полагают, что она может обидеться.
— Я спрятала бы его, — посоветовала мама, — пока ты не станешь старше.
Я кивнула.
— Спасибо, — пробормотала я, — огромное спасибо.
Капитан обнял меня и поцеловал.
В тот же день мы с ним простились.
— Я вернусь к юбилею, — сказал он маме.
Так я получила медальон. Он мне очень нравился, и я часто заглядывала внутрь. Однако я не решилась его спрятать, и чувство опасности обостряло мое удовольствие.
Весь день я носила его под корсажем, а ночью клала под подушку. Я любила его не только за то, что он такой красивый, но еще и потому, что это был секрет, известный, кроме меня, только маме и капитану Кармайклу.
Мы вернулись в Лондон 15 июня, ровно за неделю до великого дня юбилея. Возвращение в Лондон из деревни всегда было для нас большим событием. Мы въезжали с восточной стороны, и лондонский Тауэр представлялся мне бастионом, защищающим город. Мрачное, грозное строение, хранящее память о былых трагедиях, оно всегда заставляло меня думать о тех, кто был в нем заключен много лет назад.
Потом мы ехали по городу, мимо сравнительно нового здания парламента, построенного мистером Барри и выглядевшего так величественно рядом с рекой.
Благодаря искусству архитектора, оно казалось столь же древним, как и сам великий Тауэр.
Мне всегда трудно было решить, где лучше: в Лондоне или в деревне. Сельской местности был присущ какой-то особый уют и порядок; там царили мир и безмятежность, недостающие городу. Конечно, отец редко бывал в деревне, и приходится признать, что, когда он там появлялся, мира и безмятежности как не бывало. Приезжали гости, развлечения следовали одно за другим, и нам с Оливией не следовало путаться под ногами. Так что, возможно, все дело было в том, где находился отец.
Независимо от этого, возвращаясь в город, я всегда испытывала волнение, а уезжая в деревню, радовалась.
Однако возвращение, о котором я пишу сейчас, было совсем особым: не успели мы добраться до города, как заметили охватившее его возбуждение, которое мисс Белл охарактеризовала, как «юбилейную лихорадку».
Шумная толпа заполняла улицы. Я с восторгом наблюдала за уличными торговцами: раньше они редко проникали в нашу часть Лондона, а теперь свободно там расхаживали. Прямо на мостовой сидел мастер, чинивший плетеные стулья; разносчик мяса для кошек толкал перед собой ручную тележку с отвратительной на вид кониной; лудильщик громко предлагал свои услуги; тут же чинили зонтики, а девушка в большой бумажной шляпе держала в руках корзинку, полную искусственных цветов — в летние месяцы, когда камины не топились, этими цветами было принято украшать очаг… Уличные музыканты исполняли популярные мелодии мюзик-холлов. Но больше всего было продавцов юбилейных сувениров: кружек, шляп, украшений с надписью: «Боже, благослови королеву» или «Пятьдесят славных лет».
Зрелище было воодушевляющее, и я радовалась тому, что мы уехали из деревни и могли все это увидеть.
Возбуждение царило и у нас дома. Мисс Белл все повторяла, какое счастье быть подданным такой королевы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146