Для меня достаточно находиться рядом с вами и как можно чаще видеть вас.— Да, как можно чаще. Так оно и будет, Генриетта. Вы самое совершенное создание моего двора, и вы… жена Филиппа.Весь вечер они провели вместе, и мадам в этот вечер была как никогда весела. Это самые счастливые мгновения в моей жизни, сказала она самой себе.Филипп с бесконечным удовлетворением наблюдал за женой и братом: теперь он имел то, что желал Людовик. Это был достойный реванш за все унижения, которые он испытал в детстве.Людовик хотел Генриетту, а Генриетта была женой Филиппа. Глава 8 Генриетта ощущала себя счастливой, как никогда в жизни. Ее полюбил Людовик и теперь постоянно искал повод для того, чтобы находиться рядом с нею. Ей было поручено руководство двором — в содружестве с самим королем. Людовик по сто раз на дню называл себя последним дураком за то, что мог жениться на ней, но оказался слепцом. Ему стало ясно, что он всегда был неравнодушен к ней, что то сочувствие, которое она вызывала в нем, и было любовью в ее чистейшем проявлении. Он понял, что оказался простаком, никогда не мыслившим самостоятельно, потому что находилось множество других, делавших это за него, и ему было недосуг опереться на собственный ум, потому что все вокруг на сто голосов пели ему о его совершенстве, более достойном бога, нежели человека. Ему не приходилось заниматься самоанализом, ведь он и без того был совершенством; и он с усердием занимался гимнастикой и вольтижировкой вместо того, чтобы учиться в полной мере использовать свои мозги.Он впервые увидел в себе жертву собственного самодовольства и близорукости. Рядом с ним находился достойный его человек, блистательная женщина, к тому же любящая его, а он умудрился видеть в ней то, что видели и другие: маленькую, грустную кузину, достойную разве что жалости.Если Генриетта и изменилась, то тоже самое можно теперь сказать и о Людовике. Он больше не был прежним королем-марионеткой. Мазарини умер, и он стремился стать истинным королем Франции. Он рос на глазах, и в этом ему помогала любовь к Генриетте, ибо она помогла ему ощутить, что он больше не мальчик, а мужчина, который ко всему прочему должен соответствовать своему королевскому званию.Казалось, он вырос не только духовно, но и физически. Он стал по крайней мере на три дюйма выше большинства мужчин вокруг себя, и казался еще более высоким на своих высоких каблуках, в парике из тугих, завитых волос, падавших ему на брови, и широкополой темно-фиолетовой шляпе. Это была поистине величественная персона, подлинный глава двора, каковым он раньше не был.В эти дни Людовику, как и Генриетте, достаточно было знать, что они любят друг друга. Их связь казалась самой совершенной из всех возможных, потому что в ней не могло быть, как тогда им представлялось, апогея, а следовательно, и нисходящей линии. Оба они, и Людовик, и Генриетта, были слишком чувствительны к соблюдению этикета, чтобы допустить саму мысль о том, что Генриетта может оказаться любовницей короля — не только из-за их понимания брака как прирожденного долга, но и из-за близости, которую дало Генриетте ее замужество с Филиппом.Фонтенбло, загородная резиденция французских монархов, казалось, создана для их романа. В его сверкающих позолотой салонах Людовик шептал Генриетте признания в любви и вновь повторял эти слова во время прогулок по парку. Король наслаждался близостью к природе и отсутствием церемонности, и Фонтенбло на это время стало его любимым местом отдыха. Ему нравилось бывать там с Генриеттой, королевой его двора, нравилось гулять здесь с друзьями, играть в биллиард или пикет. Генриетта всегда находилась рядом, его рука покоилась на ее руке, его открытые глаза светились нежностью; им нравилось обсуждать планы перестройки Версаля, проектировать длинные галереи, обрамленные апельсиновыми деревьями в серебряных кадках и озаряемые блеском свечей в люстрах из горного хрусталя. Когда им хотелось побыть одним, они бродили по парку, высматривая деревья и кустарники, которые пересадят из Фонтенбло в Версаль, чтобы украсить сады, статуи и фонтаны нового дворца.Но особую жизнь новому сооружению должны придать фигуры людей, двигавшиеся по этому обустроенному и организованному пространству: сверкание драгоценностей, шорох атласа и шелков, голубые, зеленые и алые перья, свисающие на плечи, воздух, наполненный ароматом духов. А еще — блестящие разноцветные веера с искусной инкрустацией, мастерски вышитые перчатки, сверкающие алмазами шпаги, золоченые шпоры. В центре же всего этого великолепия — две царственные особы, двое влюбленных: Генриетта, так непохожая на других своей хрупкостью и изяществом, как никогда оживленная и веселая, и тут же — Людовик в парче с черными кружевами, в шелках, бархате и атласе, усыпанный драгоценностями, на шляпе — сверкающие бриллианты, над всеми возвышающийся подлинный король этого рукотворного рая.Ему хотелось сторицей отплатить Генриетте за все годы пренебрежения. Он сажал ее на место королевы в четверг на страстной неделе в церемонии омовения ног бедноты. Во время больших представлений он открывал балы танцем с Генриеттой. «Где король, там и мадам», — говорили при дворе.Ей едва исполнилось семнадцать, она была романтически и страстно влюблена. Людовик с его мужской красотой и вновь обретенным авторитетом был тем, кого она искала, в нем воплотилось все, что ей хотелось видеть в любимом. Она не ощущала необходимости в сексуальном удовлетворении; опыт с Филиппом в этом вопросе не сделал интимную жизнь для нее привлекательной. Это была идеальная любовь, романтическая, идиллическая, незамутненная грязью обыденности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108