Конде кипя от ярости, а Генрих Наваррский лишь усмехаясь.
– Ты говоришь о моем отце, – прохрипел Конде, – а твой что?
– Ничуть не меньший развратник. Он был Бурбоном и братом твоего отца, так чего же от него можно было ждать?
Конде высвободился от крепкого захвата кузена и принялся напевать:
Наш болтунишка так часто меняет штанишки…
Генрих ему подпел. Затем, смеясь, сказал:
– Мы знаем, что поем о моем отце, потому что он отличался непостоянством. В зависимости от того, что ему было выгодно, становился то католиком, то гугенотом… Возможно, он был мудрым человеком.
– И ты такой же, как он? Отступник? Держишь нос по ветру?
Генрих склонил голову на одну сторону:
– Может быть, это не так уж и плохо. Слушай, кузен, тебе не кажется, что вокруг того, как мужчины и женщины исполняют церковные обряды, слишком много суматохи? Я нигде не видел предписаний делать это так или иначе. Пусть Всевышний и его святые ангелы отделяют зерна от плевел… Гугеноты отправятся в рай, а католики будут осуждены на вечные муки.
– Ты богохульствуешь. А что, если я расскажу твоей матери или адмиралу про эти твои речи?
– Тогда меня отправят в Нерак, и да будет тебе известно, кузен, это очень меня устроило бы. Давай не будем обсуждать, что правильно, а что нет в религиозном учении. Лучше я расскажу тебе о Флоретте. О, Флоретта, моя милая любовница, так стремящаяся стать матерью! Как бы я хотел оказаться в Нераке, когда родится ребенок.
– Ты соблазнил эту женщину?
– Ну, кузен, вряд ли можно с точностью сказать, кто кого соблазнил – я ее или она меня. Пожалуй, каждый понемножку, да так и должно быть. Ты со мной не согласен?
– Кузен, я вижу, ты сын своего отца.
– Говорят, это хорошо, если человек знает, кто его отец.
– Ты говоришь грубые и непристойные вещи.
– У тебя у самого в голове непристойности.
– Королева, твоя мать, очень хорошая женщина, и моя мать святая.
Генрих взял кузена под руку и заговорщицки приложил рот к его уху:
– Мы же мужчины, кузен, и от нас никто не ждет, что мы будем соперничать со своими матерями. Нам выпал великолепный жребий! И если мы будем немного походить на наших отцов, наша жизнь станет намного приятнее. Брось хмуриться и улыбнись. Мы молоды и полны сил. И мы оба солдаты. Я расскажу тебе о Флоретте. О, как я по ней скучаю! И вот думаю, а что дамы из Ла-Рошели смогут нам предложить? Хочется надеяться, дорогой кузен, что они не такие святоши, как наши матери.
Конде с напускным недовольством отвернулся, но его кузен начал ему нравиться: Генрих Наваррский – дерзкий, грубоватый, лишенный и намека на жеманность, его прямота придает ему необыкновенное обаяние. Ему не свойственно лицемерие, а это довольно редкое качество. Более того, он разделял его печаль о погибшем отце, и боль от этой утраты стала немного легче.
Гугенотская армия видела приезд королевы и двух принцев. Солдаты находились в подавленном состоянии, ждали конца войны и не хотели ничего иного, как отправиться по домам. Они все больше приходили к убеждению, что их дела плохи.
Католики превосходят их численностью, продолжение борьбы бесполезно.
Конде погиб. Даже его настигла смерть. И солдаты хотели, чтобы армию распустили, чтобы они могли залечить раны и разойтись по домам. Их дело проиграно.
Именно такие настроения господствовали в Сен-Жан-д'Анжели, когда туда из Ла-Рошели прибыли Жанна и два юноши. Жанна почувствовала апатию у встречавших ее людей, и ее сердце наполнилось отчаянием. Юный Конде гордо восседал на лошади, ни на секунду не забывая, что он сын своего отца. Ее Генрих тоже хорошо держался в седле и не выказывал страха, но она заметила, как поблескивали его глаза, когда он смотрел на проходивших по дороге девушек и женщин.
– Генрих, – вдруг обратилась к нему мать, и он повернул к ней веселое лицо. – Я очень хочу, чтобы ты подбодрил солдат. Помни, теперь ты их вождь.
– А не месье адмирал?
– Конечно, он будет давать тебе советы. Но ты наследный принц Наварры.
– Да, матушка.
– Генрих, оставь свои забавы. Пойми, ты теперь стоишь во главе нашего дела. Ты должен поговорить с солдатами. Должен дать им понять, что ждешь их преданности. Хватит быть мальчиком, Генрих, мой сын. Время развлечений прошло. Ты понимаешь?
– Да, матушка, – бойко отозвался он. Почему бы не пообещать что-то женщине?
«Ждать больше нельзя. Солдаты начали веселиться. Потом боевой дух совсем их оставит», – подумалось Жанне.
Она подъехала к коновязи, слезла с лошади и встала перед солдатами. А когда начала говорить, ее все больше и больше охватывало вдохновение. Наблюдавшего за ней Генриха неожиданно проняло, он гордился матерью и впервые почувствовал прилив эмоций.
– Сыновья Франции! – кричала Жанна. – Конде больше нет. Принц, который так часто показывал вам примеры храбрости и незапятнанной чести, который всегда был готов к борьбе за святое дело, отдал свою жизнь во славу нашего дела. Его челу оказалось не суждено быть увенчанным лавровым венком, но сейчас ему уготована вечная память. Конде отдал свою жизнь на поле битвы на середине пути к славе. Он погиб! Его враги лишили его жизни. Они надругались над его хладными останками. Мы скорбим по Конде. Но разве память о нем не требует ничего, кроме слез? Разве вас удовлетворят бесполезные стенания? Никогда! Мы должны сплотить свои ряды. Мы должны собрать все наши силы и защитить наше правое дело. Неужели вас поглотило отчаяние? Разве вы можете испытывать страх, когда я, королева, полна надежд? Разве уже все потеряно, если погиб Конде? Разве наше дело перестало быть справедливым и святым? У нас остались вожди. Это адмирал Колиньи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129