Мы оказались в каюте, которая показалась нам великолепной после той, где мы провели первые дни. Здесь стояли всего две постели, которые днем становились диванами, и большой гардероб; была ванная комната и даже иллюминатор.
Мы в изумлении смотрели на эту роскошь.
– Ваша каюта, – сказал стюард и оставил нас. Мы не могли поверить своим глазам. Контраст был разительным. Лилиас села на один из диванов, и мне почудилось, что она вот-вот заплачет, хотя это никак не было на нее похоже.
– Что это значит? – спросила она.
– Это значит, что произошла ошибка. Нас не должны были размещать вместе с эмигрантами.
– Но мы тоже эмигранты.
– Ты права… но теперь мы здесь. Разве не чудо? Я чувствовала себя на верху блаженства. Мне кажется, я больше не вынесла бы этого.
– Но ты должна терпеть… если так нужно.
– Ладно, не будем беспокоиться. Давай лучше порадуемся.
– Я хочу знать, как это произошло, – настаивала Лилиас.
– Без сомнения скоро узнаем.
Начальник хозяйственной службы сказал нам, что произошла какая-то ошибка, и мы, наконец-то вздохнув с облегчением, не стали углубляться в расспросы. Нам было достаточно знать, что остальная часть нашего путешествия пройдет в комфорте, о котором мы не позволяли себе даже мечтать.
С этого дня все изменилось. Мы часть времени проводили в компании Лестранжей; именно во время путешествия я начала узнавать Майру.
Она стремилась держаться в тени и была довольно застенчивой особой в отличие от своей матери. Я часто думала, что, вероятно, жизнь рядом с подобной матерью сделала Майру такой, ибо в присутствии миссис Эллингтон даже самый уверенный в себе человек начинал видеть собственные недостатки. Майра нравилась мне все больше. В присутствии мужа она уходила в себя и почти всегда молчала, пока к ней не обращались. Я заметила, что Роже часто заканчивал фразу вопросом: «Ты согласна, моя дорогая?», словно пытаясь втянуть ее в разговор. «Да-да, Роже, согласна», – неизменно отвечала она.
– Она держится раболепно, – сказала мне Лилиас.
– Мне думается, она хочет угодить мужу. В конце концов, он всегда добр и любезен с ней.
– Если он предпочитает полную покорность, Майра должна его вполне устраивать, – таким было весьма суровое заключение Лилиас.
Практичная Лилиас могла отвергать Майру как женщину, лишенную силы воли, готовую стать игрушкой в руках мужа, но я чувствовала в Майре самобытный характер, скрытый под внешней оболочкой покорности, и, возможно, догадываясь о моих чувствах, она чуть больше открывалась мне, нежели другим.
Впервые мы сделали остановку в Тенерифе, и, поскольку двоим женщинам было непросто выйти одним в город, Роже Лестранж пригласил нас составить компанию ему и жене. Мы с готовностью согласились.
День прошел очень приятно, под руководством Роже Лестранжа мы проехались верхом по городу и даже углубились на несколько миль вглубь страны. Мы наслаждались пахучим воздухом, любовались чудесными цветами, кустарниками, росшими вдоль дороги, и банановыми плантациями на склонах гор.
Роже Лестранж оказался внимательным и знающим провожатым, и, когда мы вернулись на корабль, Лилиас отметила, что нам очень повезло иметь таких спутников; я с нею согласилась.
В свою очередь и Майра сделала признание:
– Так хорошо, что вы едете вместе с нами. – Я порадовалась ее чуткости, ибо в продолжение всего дня меня не оставляла мысль – а не мешаем ли мы им. В конце концов, после их медового месяца прошло не слишком много времени, а молодожены Обычно предпочитают бывать одни.
Мы уже плыли вдоль западного побережья Африки; стало много теплее, море успокоилось, и жизнь на судне протекала не без приятности. Ни Лилиас, ни я не торопили времени. После смены каюты мы оказались в другой части корабля и пришли к заключению, что жизнь здесь более чем привлекательна. Мы встречались с людьми, которые были нам интересны.
Роже Лестранж стал душой общества. Он оказывался в центре всех общественных начинаний; был в хороших отношениях с капитаном, с которым познакомился в предыдущем рейсе; в качестве друзей Лестранжа нас ввели в круг капитана.
Чудесно было сидеть на палубе, смотреть на почти неподвижную воду, наблюдать, как резвятся вдали дельфины или из прозрачной воды выпрыгивают летучие рыбы. Обстановка располагала к откровениям.
Майра воздерживалась от разговоров, но в конце концов чуть-чуть приоткрыла завесу над своим детством.
– Все было бы иначе, родилась я талантливым ребенком, – однажды сказала она мне. – Но я никуда не торопилась… не торопилась ходить… не торопилась начать говорить. С первых дней я разочаровывала. Мать хотела видеть меня выдающимся ребенком… не столько умным, сколько красивым… обещающим преуспеть в обществе. Такое бывает… сначала мать устраивает будущее для детей… потом строит планы, касающиеся ее внуков.
– Люди вправе самостоятельно распоряжаться собственной жизнью.
– Моя мать ни за что не согласилась бы с этим. Она так умело устраивала все подряд, что сочла своим святым долгом устроить и мою свадьбу. Мне повезло только в одном – со стороны отца у меня были дедушка и бабушка. Я провела с ними половину своего детства. У них я была счастлива. Их не волновало – умна я, красива ли. Они любили меня такой, какой я была. Мать говорила, что они портят меня. Она не хотела, чтобы я проводила с ними много времени, но они были значительными людьми. Она уважала их богатство.
– Я вас вполне понимаю.
– Когда умерла бабушка, – голос Майры чуть заметно дрогнул, – мне было четырнадцать. Остался только дед. Я часто бывала у него. Он хотел, чтобы я жила с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120