Мне подумалось, что Анна переживает в себе нечто такое, чего не может выкинуть из головы.
В один из дней дети воспроизводили буквы, которые я написала на доске; это занятие так поглотило их, что не было слышно ни единого постороннего звука – только поскрипывали грифели.
– Что это у тебя – О или Q? У буквы О нет маленького хвостика внизу, правда? А у тебя петелька на букве Р опустилась чересчур низко. Видишь?
Затем я подошла к Анне. Она трудилась старательно, и все буквы выходили у нее идеальными. Я села рядом с нею.
– Очень хорошо, – сказала я.
Она не улыбнулась и продолжала вырисовывать буквы.
– У тебя все в порядке, Анна?
Она кивнула.
– Тебе нравится школа?
Она снова кивнула.
– Ты счастлива здесь?
Опять кивок – и ничего больше.
Она продолжала беспокоить меня. Поведение ее казалось мне неестественным, девочка слишком отличалась от других детей.
Я посмотрела, как Анна держится с матерью. Детское личико не озарялось радостью, когда появлялась мать. Девочка просто подбегала к ней, брал ее за руку, и они уходили.
Я поделилась своими наблюдениями с Лилиас.
– Дети бывают разными, – сказала она. – А эта девочка – очень серьезный ребенок.
– Ее мама – та хорошенькая молодая женщина, которую ты наверняка видела. Интересно, Анна ее единственный ребенок?
– Вероятно, об этом знает Джон Дейл. Спроси его, когда увидишь.
Я не сомневалась, что это произойдет очень скоро. Он наведывался в школу довольно часто. С собой он то и дело приносил вина и какой-нибудь еды, как в день нашего приезда, и мы устраивали что-то наподобие складчины, которую он называл «пикником».
В ответ на мой вопрос об Анне Шрайнер он сказал:
– Несчастный ребенок. Я могу ее понять, ведь она живет в постоянном страхе. Она, вероятно, боится, что стоит ей, к примеру, опоздать на пять минут в школу, как окажется перед распахнутыми настежь вратами ада.
– Мать ее выглядит довольно живой особой.
– Грета – да, живая. Была… когда-то. Не понимаю, почему она вышла за старого Шрайнера. Хотя если верить слухам…
– Слухам? – воскликнула я.
– Они весьма скандального свойства.
– Мистер Дейл, – обратилась к нему Лилиас, – нам тем легче учить детей, чем больше мы о них знаем.
– Хорошо, я расскажу вам, что знаю. Пит Шрайнер – довольно мрачная личность. Фанатичный кальвинист. В городе его мало кто любит. Вообще говоря, буры склонны к пуританству. Но он своей истовостью превосходит всех. Могу представить его на Великом фургонном пути – труженик, несгибаемо честен и… благочестив, так он сам о себе говорит. Очень печально, когда человек его добродетелей истолковывает веру таким образом, что сеет несчастье вокруг себя. Для таких, как он, все люди погрязли в грехе. Мне кажется сам он отвел себе роль охранителя.
– Он и есть отец маленькой Анны? – спросила я.
– Как будто, хотя говорят, что это не так.
– Что вы имеете в виду?
– Шрайнер не меньше чем на двадцать лет старше Греты, матери девочки. Когда-то она была хорошенькой и немного взбалмошной девушкой. Семья держала ее в строгости, и, возможно, это ее даже подстегивало вести себя вызывающе. Но суть дела в том, что ее родные очень дружили со Шрайнером. Он мирской проповедник в церкви, которую они посещают. Так или иначе, но Грета вышла за него, попав, видимо, в щекотливое положение; я в этом не уверен, но просто не вижу другого объяснения ее поступка.
– Значит, Шрайнер не является отцом Анны…
– Он называет себя се отцом. Об этом сделаны необходимые записи. И девочку зовут Анна Шрайнер. Но Шрайнер женился на Грете как-то уж чересчур поспешно. Никто не думал, что он вообще когда-либо женится, тем более на такой молоденькой девушке. Пересудов было много. Однако свадьба состоялась. Невеста – девица весьма свободного поведения, жених – неистовый проповедник да к тому же много старше ее. Обсуждали этот брак не меньше, чем случай, когда Бен Карри нашел голубой алмаз и сразу стал миллионером. Но это случилось больше пяти лет назад. Люди уже забыли.
– Значит, бедный ребенок живет с легкомысленной матерью и религиозным фанатиком, который может быть, а может и не быть отцом девочки?
– Несчастная малышка. Не думаю, что жизнь ее радует.
– Кое в чем я смогу ей помочь, – сказала я.
– Только не вступайте в конфликт со старым Шрайнером, – предупредил Джон. – Благочестивые люди становятся жестокими, когда бьются с врагами за правое дело, а это означает – со всеми, кто не согласен с ними.
– Такое столкновение маловероятно, – вмешалась Лилиас. – Я знаю, что Диана просто будет поласковее с бедняжкой.
После этой беседы я стала проявлять к Анне еще больше внимания, но, как ни старалась, мне не удавалось ее разговорить. Она по-прежнему работала прилежнее других детей и спокойно уходила домой со своей миловидной матерью.
Я спрашивала себя – как же уживаются такие непохожие люди?
На второе после нашего приезда в Кимберли воскресенье мы были приглашены к завтраку в Рибек-хаус.
Майра зашла в среду в половине пятого, когда уроки уже кончились и школа закрылась.
– Я боялась помешать занятиям, если приду в другое время, – сказала Майра. – Расскажите, как ваши дела.
– Замечательно, – с энтузиазмом ответила Лилиас, – мы даже не надеялись на такое.
– Я рада за вас. Говорят, школа имеет успех.
– Преждевременное заключение, – остановила ее Лилиас, хотя была очень довольна. – А кто так говорит?
– Миссис Прост, наша экономка. Она из тех женщин, что знают обо всем.
– Хорошо, когда в доме есть такой человек, – заметила я. – А как вы себя чувствуете здесь?
– О, все… – она еле заметно заколебалась, – прекрасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120