Юлия, выслушав поэта, заметила:
– Очень хорошо, что они выехали из Рима все разом: в настоящую минуту Ливия особенно подозрительна и от нее не скрылась, кажется, истинная причина обморока, которому так некстати подверглась ее невольница гречанка.
Юлии была хорошо известна душа жестокой родственницы. Эта последняя, призвав к себе на другой день своего верного Процилла, сказала ему:
– Процилл, я опять нуждаюсь в твоей ловкости и хитрости; потрудись еще немного, и цезарь отпустит тебя на волю, а я обеспечу твою будущность.
Невольник отвесил глубокий поклон и, в знак благоговения к своей госпоже, приложил палец ко рту. Ливия продолжала:
– Я подарю тебя Агриппе…
Процилл поднял свою голову и, пораженный этими словами, казавшимися ему совершенно противоположными тем, которые предшествовали им, устремил свои глаза на госпожу; но она, как будто, не замечая его удивления, продолжала не останавливаясь:
– Ты постараешься войти к нему в милость, приобрести его доверие, узнать его чувства и намерения и обо всем, равно как и о том, с кем ведет он знакомство и дружбу и как проводит время, сообщать мне своевременно.
– Я исполню желание моей госпожи.
– Агат Вай, мой тебелларий, Так назывался доставлявший частную корреспонденцию или правительственные предписания чиновник. Греки называли такое лицо грамматофером.

будет приезжать туда за твоими письмами; ты можешь передавать их ему: он человек верный. Ты отправишься дня через два, вместе с моряками, которые уезжают на юг, как причаленные к мизенскому флоту.
Сказав это, императрица благосклонным знаком отпустила Процилла.
Немного спустя к Ливии явилась ее фаворитка, Ургулания. Известие об отъезде Процилла из Рима очень обрадовало Ургуланию, боявшуюся с одной стороны какой-нибудь дерзости от Процилла, с другой стороны – нескромности молодого римлянина, встретившего ее вместе с Проциллом накануне праздника Венеры. В данном случае, боязнь Ургулании была основательна: нет никакого сомнения, что, если бы до слуха Августа и Ливии дошло ее ночное свидание с Проциллом, они не простили бы ей так легко ее поведения, оскорблявшего и ее собственные достоинства, и честь и достоинство императорского двора, к которому она принадлежала; она не только лишилась бы их благосклонности, но подверглась бы еще и наказанию. Ливия особенно дорожила тем мнением, какое умела распространить о себе в народе, считавшем ее женщиной строгой нравственности, хотя на самом деле она не только смотрела сквозь пальцы на любовные интриги своего мужа, но, как утверждают некоторые, даже сама изыскивала средства, облегчавшие Августу достигать своих желаний по отношению к той или другой понравившейся ему красавице.
Тацит, свидетельствующий об ее общественных добродетелях, сделавших ее любезной народу, и об ее домовитости, не умалчивает и об упомянутых пятнах в ее частной жизни; таким потворством сладострастным наклонностям своего мужа хитрая женщина подчинила себе его волю. Историки согласны в том, что именно таким путем Ливия подчинила себе волю Августа, и можно лишь удивляться, что ей не удалось сделать какого-то галла, своего фаворита, римским гражданином, о чем она ходатайствовала перед Августом: последний соглашался скорее избавить этого галла от всех повинностей, чем включить его в число римских граждан, которых Август величал повелителями мира. См. Дион-Кассий, кн. LII, § 21. Светоний: о жизни Августа, гл. 40.


Ливия рассказала Ургулании все, заинтересовавшее ее на празднике Юноны Капротины, и, разумеется, не умолчала о встрече двух невольниц гречанок, – Неволеи и Фебе, и об обмороке последней, давшем Ливии случай заметить каких-то личностей с подозрительной физиономией, переглядывавшихся друг с другом.
– Необходимо узнать, что это за люди и в каких отношениях находятся они к молодым гречанкам, – сказала в заключение своего рассказа Ливия.
– Ты не расспрашивала Фебе, божественная Августа? – спросила Ургулания.
– Да, но Фебе отвечала, что ей незнакомы те мужчины, которых она видела на празднике и что обморок случился с ней от жары и вина, выпитого ею немного по просьбе ее подруг, но к которому она не привыкла на своей родине, где девушкам запрещено употребление вина.
– И ты удовлетворилась ее ответом?
– Разумеется, не удовлетворилась, но что мне оставалось делать?
– Подвергнуть ее пытке; мучения развязали бы ей язык. Ты можешь сделать это теперь.
– Нет, я не хочу этого делать; Фебе добра и предана мне; кроме того, ведь это были только мои подозрения. Но меня беспокоит то, что невольница Юлии так сильно привязана к моей Фебе. Последняя не скрыла от меня, что они всегда жили вместе, как две сестры, до тех пор, пока были похищены. О Тикэ она говорила мне, как о девушке очень нравственной и чрезвычайно образованной.
– А мне пришла в голову одна мысль, – проговорила тут Ургулания.
– Какая?
– Не хочешь ли ты подарить своего Процилла Агриппе?
– Я об этом уже говорила тебе.
– В таком случае, отчего не подарить Фебе старшей Юлии? Я думаю, что для тебя не будет бесполезным иметь при ней преданную тебе девушку, которая могла бы сообщать тебе обо всем, что происходит вокруг Юлии, в Реджио. Таким образом, ты знала бы ее надежды, ее образ жизни и знакомства, знала бы о том, не устраиваются ли заговоры в пользу ее освобождения, и т. д.; словом, ты могла бы успокоить себя, разрешив все свои сомнения и подозрения.
– Правда, Юлия живет в Реджио жизнью более свободной, но она по-прежнему не может получать писем или видеться с кем бы то ни было без разрешения Августа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187