По мнению немецкого специалиста по России К. Рицлера, «самый энергичный и талантливый из них - это поляк Собельсон, выступающий обычно под псевдонимом Карл Радек, хорошо известный немецким социал-демократам по его прошлой деятельности в Германии… Он характеризуется как человек абсолютно аморальный, но очень умный и необычайно способный журналист. Говорят, что, несмотря на все свои идеологические принципы, он способен выслушать противоположную точку зрения. В настоящий момент его работоспособность и знание германской политики - он знает даже ее потайные стороны - наверняка привлекут в Петрограде уважение к его идеям и предложениям». Показательно, что именно Радек выступал 25 ноября (6 декабря) 1917 г. с докладом о международном положении на заседании Петербургского комитета большевиков, на которое были приглашены районные агитаторы. Касаясь вопроса о переговорах с Германией, Радек высказал мнение, что теперь немецкое правительство не сможет двинуть свои войска на русскую революцию, но с другой стороны, условия мира, которые предложит Германия, будут для Советской России неприемлемы. «Нам не надо создавать атмосферу ликований, - призывал он. - Нужно говорить на всю Россию, что мира нет еще, что надо еще продержаться». Однако, как выяснилось на этом заседании, даже некоторые члены ЦК большевиков считали, что германские империалисты не могут в создававшихся условиях выдвинуть неприемлемые условия мира. «Ведь не только мы вынуждены разговаривать с Вильгельмом, - говорил М. М. Харитонов, - но и Вильгельм вынужден разговаривать с нами. Могут создаться условия, когда сепаратный мир станет неизбежностью».
Как уже неоднократно отмечалось, Германия была жизненно заинтересована в заключении сепаратного мира с Россией, и еще до начала переговоров представитель МИД при Ставке Лерснер телеграфировал статс-секретарю иностранных дел Кюльману 29 ноября 1917 г.: «Если в обозримом будущем состоятся мирные переговоры с Россией, Его величество просит, чтобы Ваше превосходительство несмотря ни на что попыталось добиться какого-нибудь союза или дружеских отношений с русскими». На пути к этой цели германской дипломатии приходилось преодолевать самые различные влияния: своих социал-демократов, стремившихся склонить большевиков к ведению переговоров с рейхстагом; германского генералитета, который признавал единственным инструментом переговоров военную силу; и даже Парвуса, который, стремясь сыграть свою собственную роль в торжестве «перманентной революции», затеял организовать международную социалистическую конференцию и в связи с этим активно интриговал в Стокгольме, Копенгагене, Берлине, Берне и Петрограде. Именно Парвус пытался убедить своих «деловых партнеров» - Ганецкого, Радека и Воровского, выступавших теперь в качестве неофициальных пока представителей большевистского правительства - в необходимости переноса мирных переговоров в Стокгольм. «Очень важно немедленно выдворить Парвуса из Стокгольма в связи с предварительными переговорами, которые начнутся через несколько дней, - телеграфировал 19 декабря из Берлина заместитель статс-секретаря иностранных дел Бусше германскому посланнику в Стокгольме Люциусу. - Пожалуйста, еще раз попробуйте обеспечить его проезд сюда через Копенгаген». Отнюдь не собираясь отказываться от услуг своего ценного агента, немецкая сторона не доверяла ему полностью, несмотря на то, что он уверял, что в случае переноса переговоров в Стокгольм или Копенгаген, он смог бы использовать все свое влияние, чтобы контролировать их с обеих сторон. Но, как отмечал в секретном меморандуме советник германской миссии в Стокгольме Рицлер, «насколько сильно его влияние на русских социалистов - неясно. Он сам поначалу страстно ждал сообщений на этот предмет, а теперь он полагает, что Троцкий активно и открыто выступает против него, Ленин занимает нейтральную позицию, а деятели более мелкого масштаба - на его стороне. Его предположение относительно Троцкого абсолютно верно, но не исключено, что и Ленин тоже против него и что он переоценивает свое влияние на других, точно так же как он переоценил доверие Воровского и Радека к нему. Он говорит, что эти двое ничего не предпринимают, не сообщив ему. Но я абсолютно точно выяснил, что он ошибается. Воровский относится к нему с величайшим подозрением и говорит, что верить Парвусу нельзя».
Эта реалистическая точка зрения немецкого дипломата, на мой взгляд, должна быть принята во внимание теми, кто считает Парвуса всемогущим вершителем судеб стран и народов, который, исполняя в свою очередь волю «мировой закулисы», манипулировал действиями политиков. Конечно, его финансовые, политические, деловые и другие связи и возможности не следует недооценивать, но соперничать с Германией, которая принимала услуги своего ценного агента лишь до известных пределов и была категорически против какой-либо его «самодеятельности», было не под силу даже ему. Тем более, что после 25 октября 1917 г. Германия могла, хотя и тайно, контактировать с большевистским правительством через его представителей в Стокгольме, чем она, судя по опубликованным документам, регулярно пользовалась во время мирных переговоров в Брест-Литовске. В отчете об очередной встрече с Воровским германский посланник в Стокгольме Люциус сообщал в Берлин 15 декабря 1917 г.: «В разговоре, который длился несколько часов, я настойчиво доказывал Воровскому, что Стокгольм - самое неподходящее место для переговоров и объяснял, почему. Кроме того, я предупредил его, чтобы он не вздумал экспериментировать с внутренними немецкими делами, сказав ему, что никакая немецкая сторона не поддержит такого эксперимента перед лицом официального мнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139