Когда на краю поля всадники увидели деревья с ещё не осыпавшимися листьями, Юрий восторженно закричал: - Назад, к лету!
- А ведь действительно лето! - отозвался Федор.
IV
Южнее Голодной степи, закрытая с севера Чаткальским хребтом, с востока - Ферганским, а с юга - Алайским, раскинулась плодородная Ферганская долина. Этот оазис ещё издалека привлекает взгляды путников. Кто бы они ни были: работники ли научных экспедиций, или землеустроители, передвигающиеся по каменистым дорогам от оазиса к оазису, чтобы помочь тогда ещё немногочисленным колхозам нарезать поля, или культработники и врачи, посетившие в высокогорных долинах кочевников, переходящих к оседлой жизни, - всех их влечет к себе зеленая стена, вырисовывающаяся за много километров на горизонте. Эта граница отделяет зеленый мир орошаемых земель, густо населенных людьми, от плоского, серого мира безводной пустыни. Лес тополей десятками тысяч стройных вершин высится на горизонте.
Тополи, карагачи, тутовые деревья, отмечая собой путь арыков, в которых журчит вода с гор, выстроились вдоль улиц и тесно обступили поля и сады, сдерживая неистовство ветров. Глубокая осень, а в Ферганской долине по-летнему печет солнце. Пыль мутной, серой пеленой висит над Уч-Курганом. Изнемогающие от жары тополи неподвижно стоят по обочинам улиц, уже не серебристые, а серо-желтые от пыли.
Полдневный зной разогнал крикливый людный базар. Одинокий осел стоит посреди площади и, закрыв глаза, неутомимо, как заведенный, кивает головой.
Медленно шествует караван верблюдов с хлопком, наполняя опустевшие улицы неустанным монотонным звоном колокольчиков, да на полях перекликаются кетменщики, одетые во все белое. Поднимая над головой острые кетмени, они с силой прорубают в пересохшей почве путь воде с гор. Вода не ждет.
Над прохладными водами горной реки Исфайрам, берущей начало в Алайских горах, на сваях, вбитых в дно реки, стоит большая чайхана. Возле нее, у коновязи, кормится десятков пять верховых лошадей. Посмотрев на оседланную лошадь, сразу можно охарактеризовать её хозяина. Вот эти невысокие худощавые лошадки, заседланные деревянными седлами с рваными подушками, привезли небогатых дехкан. Дальше стоят шесть малорослых сильных лошадок под большими и тяжелыми кавалерийскими седлами, лошади нестроевые - они принадлежат работникам какой-нибудь экспедиции. Раскормленный серый жеребец с раскрашенным деревянным седлом и мягкой подушкой принадлежит богатому хозяину. А рослая белая кобыла с тонкими сухими ногами - горная лошадь и заседлана поверх толстой попоны казацким седлом с двойной подпругой, мягкой подушкой, подхвостником и прочими атрибутами езды в горах. У другой коновязи стоит сильный мерин с потертым седлом - это приехал кто-нибудь из районного актива. Возле лошадей, вспархивая на седла, деловито суетятся голуби и скворцы. Ласточки на лету хватают мух и уносят под крышу чайханы.
К коновязи подъехали геологи. Юрий с трудом освободил концы валенок из ремней над стременами и, навалившись грудью на шею лошади, грузно прыгнул на землю. Затекшие ноги остро ощутили боль удара. Сбросить тулуп и заменить валенки недавно купленными мягкими ичигами было делом недолгим.
Вскоре вся группа геологов, в военных костюмах, с револьверами в кобурах, с полевыми сумками через плечо и двумя винтовками, вошла в чайхану, привлекая к себе взоры сидящих. Чайхана переполнена. Люди, поджав ноги, сидят на цветных коврах, покрывающих пол, и неторопливо попивают кок-чай из больших и малых пиал, лениво отмахиваясь от роящихся в воздухе мух. Сейчас, как и обычно в полдневные часы, в чайхане собралась разноязыкая, пестрая толпа. На эти часы все учреждения закрываются. Ведь летом бывает раскалено все - и земля и воздух. То и дело слышится зов: «Эй, чайханщик, два чайника кок-чая!» или «Эй, чайханщик, три черного чая, лепешки и сахару!». Чайханщик - длинноносый Абдулла, плотный мужчина лет сорока, с очень гибкими и точными движениями акробата. Рот его вечно улыбается, потемневшие зубы выдают слабость к сосательному табаку - насвою. Он сидит возле стены, окруженный шеренгами разнокалиберных чайников и пиал, высокими стопками белых лепешек. Здесь же корзины с виноградом, груды душистых дынь и сочных арбузов.
Абдулла и его два помощника не знают ни минуты покоя. Посетитель едва подымает палец, а уже тонкий и подвижный, как вьюн, четырнадцатилетний Рахим спешит к нему с полотенцем и кок-чаем. Пока один пятиведерный самовар шумит и фыркает, наполняя десятки чайников кипятком, второй, такой же огромный и до того сверкающий, что глазам смотреть на него больно, ждет своей очереди.
Наконец геологи разместились в углу, на ковре, и Никонов позвал Абдуллу. Тот подошел.
- Селям алейкум, товарищ Никонов! - И Абдулла порывисто пожал обеими руками протянутую ему руку Никонова, а потом остальных. - Самое главное - здоровье! Много ездишь, много смотришь - веселый будешь, аппетит иметь будешь! Что есть будешь? Что пить будешь? После длинной дороги хороший, жирный плов из барана чайку просит. Как думаешь?
- Мне три порции плова, чаю, - сказал Юрий, - и ещё дыню, и винограду, и груш, и яблок, и гранатов. И столько же - Шамши! Такой же аппетит был и у других членов экспедиции. Абдулла весело улыбался и кивал головой.
Рядом с геологами сидели двое. Один из них, худощавый и быстрый в движениях, рослый, ширококостный киргиз лет сорока, вынул из своего курджума большую душистую дыню и с легким поклоном подал Никонову.
- Сколько? - спросил тот.
- Зачем так говоришь? Нехорошо говоришь! Я не торговец. Я раис - председатель колхоза «Свет зари».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29