Прикрой меня ветками. Вот так. Вечером заберите меня в фургон, а на рассвете мы уедем. Не пугайтесь, если я пролежу несколько дней не вставая. Я страшно изнервничалась и устала, и не беспокойтесь обо мне.
— Ладно.
Доротея угадала. Полицейские заперли Эстрейхера в усадьбе и двинулись к каменоломням. Один из слуг Рауля показывал дорогу. Они прошли в трех шагах от Доротеи, не заметив ее. Вскоре до нее долетели громкие восклицания и команда. Это нашли один из входов в подземный лабиринт.
«Напрасно, — подумала Доротея. — Дичь уже улетела».
Натянутые нервы упали. Доротея сразу ослабела и захотела спать. Но она заставляла себя бодриться, поджидая Монфокона.
— Почему вы опоздали? — спросила она Кантэна. — Что случилось?
— Полицейские ошиблись дорогой и попали в другой трактир. Пришлось дожидаться.
Вдруг захрустел сухой валежник: это возвращался Монфокон.
Доротея обернулась к Кантэну.
— Я думаю, что на медали есть надпись, название города или замка. Запомни его хорошенько и отыщи по карте. Туда мы и поедем. Ну, что, капитан, отыскал?
— Да.
— Покажи, дорогой мой.
С невольным трепетом взяла Доротея медаль, с которой было связано столько надежд и столько преступлений.
Она была вдвое больше пятифранковой монеты и немного толще. Старинное золото тускло блестело, чеканка была грубая и небрежная. На одной стороне был вырезан заветный девиз «In Robore Fortuna», а на другой была надпись:
«12 ИЮЛЯ 1921 ГОДА В ПОЛДЕНЬ У БАШЕННЫХ ЧАСОВ ЗАМКА РОШ-ПЕРЬЯК».
— Двенадцатого июля, — прошептала Доротея. — Можно заснуть, поспать, отдохнуть.
И она тотчас уснула.
Дня три Доротея лежала пластом. Мальчики успели дать представление в Нанте. Маленький Монфокон заменял больную, исполняя главные номера. Он был так весел и забавен, что публика прекрасно приняла цирк.
Кантэн доказывал Доротее, что она может отдохнуть еще дня три. От Нанта до Рош-Перьяка было 120 километров. Это расстояние можно было пройти в шесть переходов. Доротея не возражала. Она была так измучена и истощена, что позволяла делать с собой все что угодно. Лежа в фургоне, она часто вспоминала Рауля, но от прежней нежности в душе ее не осталось следа, зато росла досада на себя за то, что эта нежность успела проявиться. Правда, Рауль не участвовал в преступлении своего отца, но он был сыном негодяя, помогавшего Эстрейхеру. И этого нельзя ни забыть, ни простить. В дороге, окруженная нежными заботами мальчиков, Доротея понемногу успокаивалась. Заветный срок приближался, а с его приближением восстанавливались ее силы, возвращалась вера в жизнь и решимость довести дело до конца.
— Знаешь, Кантэн, — шутила она не раз. — Мы с тобой — аргонавты, плывущие за золотым руном. Понимаешь ли ты, какие дни мы переживаем: еще три-четыре дня — и золотое руно будет нашим. Барон, через неделю вы будете одеты, как лондонский денди.
— А ты — как княжна, — отвечал Кантэн ей в тон.
Но в глубине души он не очень радовался близкой перемене и боялся, что богатство испортит их отношения.
Доротея знала, что испытания не кончены и впереди предстоят ей новые битвы, но пока наслаждалась передышкой и была готова ко всяким случайностям.
На четвертый день пути они переправились через реку Вилэн и двинулись по правому, скалистому берегу. Местность была пустынная, бесплодная, каменистая. Солнце жгло немилосердно. Но на следующее утро они прочли на придорожном столбе: «Рош-Перьяк, 20 километров».
— Сегодня будем там, — сказала Доротея.
Переход был очень трудный. На пути они подобрали старика, лежавшего под камнем у дороги. От пыли и солнца старик был почти без сознания. А впереди плелась какая-то женщина с кривоногим ребенком. Но лошадь была так измучена, что не могла их догнать. Мальчики уложили старика в фургон рядом с Доротеей. Это был грязный, изможденный старик, одетый в жалкие лохмотья и подпоясанный веревкой. Только умные бойкие глаза сверкали на его бескровном лице. Доротея дала ему пить и спросила, чем он живет. Старик не сразу ответил.
— Не стоит жаловаться. Мой отец был тоже бродягой и всю жизнь месил по дорогам грязь. Но он был человек умный и всегда повторял мне: «Гиацинт, — это меня зовут Гиацинтом, — стойкий человек не бывает несчастным. И я скажу тебе секрет, которому научил меня дедушка: богатство в стойкости души. Так и запомни: в стойкости — богатство».
Доротея невольно смутилась, услыхав от бродяги перевод латинского девиза «In Robore Fortuna».
— А кроме этих слов, — спросила она, — ваш отец не оставил вам ничего?
— Он дал мне добрый совет ходить каждый год 12 июля в Рош-Перьяк и ждать кого-то, кто рано или поздно подаст мне милостыню в сотню, а может быть, и тысячу франков. Я каждый год бываю здесь, но до сих пор никто не подал мне больше нескольких медных монеток. Был я и в прошлом году, бреду и теперь, а если буду жив — приду и на будущий год.
Через час фургон догнал женщину с кривоногим ребенком. Доротея посадила их в фургон. Женщина оказалась работницей из Парижа. Шла она в Рош-Перьяк помолиться о выздоровлении ребенка.
— У нас в семье всегда ходили в Рош-Перьяк, — объяснила она Доротее. — Чуть заболеет ребенок, его везут к 12 июля в часовню Святого Фортуната.
Таким образом, и в семье парижской работницы, и в семье князя д'Аргоня жила одна и та же вера в чудо, связанная с днем двенадцатого июля.
К вечеру добрались до Перьяка. Доротея стала расспрашивать о замке. Это были дикие развалины в девяти километрах от деревни, у самого моря на пустынном каменистом полуострове.
— Переночуем здесь, — решила Доротея, — а завтра, рано утром, двинемся дальше.
Уехать на рассвете, однако, не удалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51