Неслышно открылась дверь, и вошел пышно одетый воин дворцовой стражи. Придерживая саблю, он поклонился, ожидая приказаний.— Повелитель желает немедленно видеть своего придворного ученого Абу Насра Ибн-Ирака!Стражник исчез. Вскоре дверь вновь отворилась, и появился бледный до синевы Ибн-Ирак: поспешая в покои грозного властелина, никогда не знаешь, что тебя ждет, вдруг ты торопишься навстречу смерти?— Я слышал, что ты бывал при дворе Хорезм-шаха, который прославился собранием ученых и поэтов? — Махмуд не дал Ибн-Ираку даже раскрыть рот для приветствия.— Да, Великий.— Видел ли ты там знаменитого врачевателя Али Хусейна Ибн-Абдаллаха Ибн-Сину? Знаменитый врач раннего средневековья (ок. 980—1037), известный европейцам под именем Авиценны

— Да, повелитель.— Мы знаем тебя как непревзойденного математика и прекрасного зодчего, — благосклонно улыбнулся султан. Твой глаз зорок, а рука послушна разуму. Так вот… — Махмуд неуверенно оглянулся на визиря, и тот ободряюще кивнул. — Так вот, мы желаем, чтобы к утру ты написал портрет Ибн-Сины, дабы мы смогли увидеть его лицо!Ибн-Ирак отшатнулся, словно получил сильный улар в грудь. Колени его подогнулись, и он пал ниц перед владыкой.— Смилуйся, повелитель! Шариат под страхом смерти запрещает изображать живое, тем более — лицо человека!— Встань! — приказал Гассан. — Иди исполнять волю Великого султана! Да не вздумай болтать! А твои грехи я приму на себя. Портрет принесешь сюда, но никому его не показывай. И поспеши: до утра осталось не так много времени.Старик отпустил ученого и обернулся к султану, стараясь поймать его ускользающий взгляд. Но тот не замечал визиря. Он размышлял. Утром Ибн-Ирак принесет портрет Ибн-Сины: зодчий не посмеет ослушаться приказа. Искусные рабы сделают с портрета врачевателя сорок копий и умрут, чтобы унести с собой тайну в могилу. Надежные гонцы поскачут по все крупные города, и наместники султана непременно разыщут лекаря, где бы он ни скрывался. Теперь это лишь дело времени, однако его-то как раз и не хватает!— Ты ловко все придумал. — Махмуд поднял воспаленные глаза на Гассана. — Но что толку разыскать Ибн-Сину и привезти его в Газни, если он не пожелает применить к нам свое искусство. Ведь если Ибн-Сина не захочет меня лечить, его не заставят это сделать ни меч, ни огонь!— Ты, как всегда, прав, государь, — хитро улыбнулся визирь. — Но есть не менее сильное средство — слово!— Не смеши, — фыркнул султан. — Разве может пустая болтовня заставить человека что-то сделать?— Вспомни, повелитель, не мое ли слово заставило тебя нарушить закон шариата?— Ты змей, Гассан! Но послушает ли тебя Ибн-Сина?— Он послушает своего собрата, — убежденно счистил Гассан. — Его имя Фарух.— Твой… отравитель? — Махмуд рассмеялся.— Яд — тоже лекарство, — возразил старик. — Владеть им — большое искусство!— Ну да, как же. Очень большое. Скольких оно уже вылечило от всех недугов… и отправило в рай!— Но ты успокоил им свою боль, государь!— Что? Ты дал мне яд?! — Махмуд резко вскочил и схватил визиря за горло.Старик вцепился в пальцы султана, стальным ошейником сомкнувшиеся на шее, и судорожно пытался разжать их. Чувствуя, как мутится рассудок. Гассан прохрипел:— Я тоже пил из чаши…Махмуд немного ослабил хватку, потом отпустил визиря и снова улегся на подушки: какая разница, когда умереть — часом позже или раньше. А боль, похоже, действительно ушла. Но даром такие вещи Гассану не пройдут. Лукавый раб!— Говорят, ты купил этого Фаруха? — как ни в чем не бывало лениво поинтересовался султан. — Разве он грек?Визирь растирал морщинистую шею. Вот какова благодарность владыки: ты печешься о его благе, а он походя готов придушить тебя! Однако сколько еще силы таится в измученном болезнью теле Махмуда! Силы нечеловеческой, яростной, злой!— Он сам не знает, кто он, — хрипло ответил Гассан. — Мальчишкой его взяли в плен на греческом корабле. Приняв ислам, Фарух стал воином. Однажды его поймали в гареме одного из твоих недостойных слуг, и тот распорядился сначала оскопить его, затем выколоть глаза…— Ясно. Ты дождался оскопления и купил его жизнь, — прервал визиря султан. — Не в твоем ли гареме его поймали?— Не помню, государь. — Темное, как сушеная айва, личико Гассана сморщилось а подобострастной улыбке. — Кисмет, судьба!— Ладно, — усмехнулся Махмуд. — Мы хотим взглянуть на него.Старик снова хлопнул в ладоши.Вскоре стражники ввели в покои высокого худого человека в темных одеждах. Властелин долго разглядывал его и, наконец, спросил, тяжело роняя слова:— Тебе известно, чего мы хотим?Скопец молча поклонился, скрестил руки на груди и застыл, как изваяние.— Если ты все исполнишь, мы приблизим тебя к трону. — Легкая улыбка скользнула по губам султана. — После смерти Гассана — да продлит Аллах его годы! — ты займешь место рядом со мной. Пока же будешь готовить питье для снятия болей.Махмуд снял с пальца перстень и бросил Фаруху. Тот ловко поймал его и почтительно поцеловал вырезанную на камне личную печать государя.— Покажешь страже и тебя пропустят ко мне. А сейчас я хочу отдохнуть…
Гассан медленно шел сумрачными дворцовыми переходами, опираясь на плечо Фаруха. Когда они оказались одни в длинном коридоре, визирь тихо спросил:— Теперь ты понимаешь все величие этого человека?— Да, — глухо ответил скопец. — Он повелевает — и все приходит в движение.Старик выпустил его плечо и затрясся от беззвучного смеха, держась руками за живот. Наконец, он успокоился и вытер выступившие на глазах слезы.— Ты глупец, Фарух! Султан, да простит меня Аллах, ничто! Истинно велик Ибн-Сина!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26