А если удачным? На миг стало страшно — бросить вызов законам природы? Но он не собирается опровергать основы мироздания, он лишь жаждет справедливости: природа наверняка отпустила человеку больше лет, чем он живет теперь! Неужели же не попытаться помочь природе?Много лет назад он начал по крупицам собирать знание , буквально на ощупь, как слепец, шаря вытянутыми руками и стараясь найти единственно верную дорогу. Сколько пришлось пережить горьких неудач, сколько поражений, пока, наконец, он не нащупал…Когда Ибн-Сина дал свое снадобье умирающей собаке, безжалостная смерть впервые отступила! Правда, ненадолго — собака прожила только несколько дней. — но все равно это была первая большая удача, и он понял, что стоит на правильном пути. Наконец, очередная подопытная собака не умерла. С облезшей шерстью, тяжело дыша, она лизала ему руки, жадно лакала из плошки лекарство и обессиленно затихала… Так прошел день, другой, третий… На четвертый день собака встала и, пошатываясь, поплелась к миске с едой. Ибн-Сина боялся поверить в чудо, но псина выздоравливала. Вскоре вместо старой шерсти у нее начала расти новая, густая и лоснящаяся. Глаза у дворняги стали ясными, веселыми.. А через несколько дней она уже носилась по двору, виляя хвостом и заливаясь громким лаем. Увидев это, Абу пал ниц перед Учителем:— Аш Шейх Урранс! Ты создал бальзам бессмертия!По щекам Абу текли слезы восхищения. Ибн-Сина поднял его и тихо сказал:— Я уже стар. Все, что я знаю, я передал тебе… Все, кроме этого знания . Но его я тебе не открою.— Ты считаешь меня недостойным, Учитель?— Нет, Абу, нет! Я слишком люблю тебя, чтобы подвергать смертельной опасности. Ты продолжишь мое дело, соберешь новых учеников и передашь им то, что получил от меня…— Но они никогда не узнают, как победить смерть! — вскричал Абу.— Да, люди всегда мечтали об этом, — грустно улыбнулся Ибн-Сина. — Но разве сможешь ты таить знание от недостойных, завистливых и злых? От сильных мира сего, наконец? А они зачастую соединяют в себе все мыслимые и немыслимые пороки. Тебя будут преследовать, искать, поймают и начнут жечь каленым железом, лишь бы вырвать тайну.— Ты лишаешь человечество надежды победить смерть!— О какой победе ты говоришь, Абу? Да, один раз удалось! Но только один раз, и то на собаке.Ибн-Сина замолчал, задумчиво глядя на перелетавших с ветки на ветку птиц. Как беззаботны и веселы их игры, однако и им приходится заботиться о пропитании и потомстве, опасаться врагов и жить в страхе перед когтями коршуна или орла. Всюду одно и то же…Сейчас тайна известна только ему, но рано или поздно о бальзаме узнают другие: мало ли вокруг корыстолюбцев и просто любопытных? Прославленный врач не раз замечал, что чужие глаза пристально наблюдали за его домом и садом.Власть развращает, а если учесть, что чаще всего на гребень ее возносится не самый достойный, то практически любой владыка захочет обрести бессмертие: пусть бремя повелителя тягостно, но и сладко, и никто еще не решился отказаться от него добровольно. Только мудрые никогда не стремились к власти, чтобы вольно или невольно не стать причиной несчастий других людей. Так может ли он, посвятивший себя служению добру, позволить злу обрести несокрушимую силу? Ведь злые люди спрячут его знание за стенами дворцов и скроют в крепостных башнях!— Учитель, ты всегда призывал нас отдавать свои знания людям, — отвлек его от размышлений Абу. — Разве может великое знание умереть вместе с тобой?— Оно еще не проверено на человеке. Я испытаю бальзам на себе.— О, Аш Шейх! — Абу побледнел и отшатнулся в испуге.— Да, на себе, — твердо повторил Ибн-Сина. — Я прекрасно знаю: мои дни сочтены. И ты, как врач, тоже знаешь это: я вижу по твоим печальным глазам. Не грусти, Абу, мы идем путем всего сущего… Главное, искусство врачевания никогда не умрет, Когда не станет меня, ты передашь его новым поколениям. Но тайну бальзама я доверю лишь молодому, никому не известному ученику. Надеюсь, за ним не станут следить, как за тобой. Пусть он сохранит знание до лучших времен. Ну а если не удастся… Меня уже звали к султану Махмуду Газневи. Наверное, до него дошли слухи об опытах. Или о них донесли? Что ж! Давай попрощаемся, мой Абу, и помни, чему я учил тебя!Обнявшись, они не смогли сдержать слез, а потом Ибн-Сина ушел, чтобы никто не знал, где и когда совершится таинство знания . И вот теперь он лежал здесь, в жалкой хижине, вытянувшись на жестком топчане, и тревожно прислушивался к ночным звукам за узким окном…Как похолодели ноги, а руки словно налились свинцовой тяжестью. Хорошо бы собрать учеников и рассказывать им о своих ощущениях, чтобы они записывали до тех пор, пока ему еще повинуется язык и служит разум; это ли не долг истинного ученого и врача? Даже на смертном одре он обязан дать последний бой злу. Но сейчас этого сделать нельзя. Может быть, потом, когда мир станет более просвещенным и терпимым, это сделает кто-то другой, кто придет после него…Жалко расставаться с солнцем и луной, с мириадами звезд на небе и ласковым теплом земли, с плеском волн, с шаловливым ветерком и шепотом листвы, с колдовством нежных женских рук и улыбками детей. Но страшнее всего потерять возможность познания нового, уйти и никогда не узнать, что будет после тебя…Сердце вдруг встрепенулось в груди испуганной птицей, тяжело сдавило дыхание, перед глазами поплыли радужные пятна боли — вечный враг подстерег Ибн-Сину в тот самый момент, когда он хотел нанести ему упреждающий удар. Успел ли юноша сделать все, что нужно? Надо позвать его, немедленно позвать! Но язык уже не слушается…Ученик клинком разжал стиснутые зубы Ибн-Сины, поднес чашу с питьем к его похолодевшим губам и влил в рот немного темного, остро пахнувшего настоя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26