Малец, ты гений! Вундеркинд! Я – снова я! Больше никаких волос и снов про кровь!!! Ради этого стоит жить!
– Ты правильно говорил, Никита, – сказал Владислав, – зверю действительно комфортнее находиться среди своих.
– Нет, это не зверю, – ответил Трифонов, вяло улыбаясь идущему к ним Мартикову. – Это ему. Им не повезло, они в нем ошиблись. Он оказался для них слишком добрый. И у них получился никудышный зверь.
– Ты опять говоришь загадками. Кто Они? Те, из «сааба»?
– И они тоже, – вздохнул Никита.
А Павел Константинович Мартиков, шагающий к своим собратьям по виду, впервые в жизни был полностью и безоговорочно счастлив, и старая, черно-белая жизнь сползала с него, как отслужившая свое ненужная шелуха.
– Я человек, – крикнул Мартиков в ночь, – и я живу!!!
А откуда-то издалека ему откликнулся волчий вой, напоминавший: у каждого свое счастье.
Так закончилась эпопея со звериным проклятьем, и сгинувшие без следа чародеи из «сааба» могли признать свое поражение: вместо того чтобы стать одержимым злобой чудовищем, Мартиков остался человеком, к тому же полностью изменившим взгляды на жизнь.

6

– Это здесь, – сказал Стрый.
– Ты уверен? – спросил Владислав, глядя на скособоченное приземистое здание крайне захудалого вида.
– Уверен. Оружие брали здесь.
Снежок сверху сыпал прямо новогодний. Нежный, таинственно посверкивающий, разливающий по округе смутное белое сияние и настраивающий на умиротворенно-радостный лад. Трупы на улицах не валялись, но знание об истинной судьбе почти всех жителей поселения действовало на нервы сильнее мертвых тел.
Был поздний вечер в конце сентября.
Закутанный в чужой длиннополый бушлат, Никита Трифонов стоял в отдалении и отвлеченно смотрел на падающие снежинки. Потом высунул язык и поймал одну, после чего светло, совсем по-детски улыбнулся.
Луна подсвечивала холодный ландшафт, а выдыхаемый пар искрился, как стайка сверкающих крошечных брильянтов.
Со дня побоища прошла неделя. Может быть – больше. Владислав Сергеев всматривался в настенный свой календарь с изображением зимнего Старого моста, морщил лоб, пытаясь вычислить, какое сегодня число. Не получалось, сбился со счета он уже довольно давно.
Брезжущий серый рассвет вяло тонул в синих зимних сумерках, и в шесть часов вечера уже открывали внимательные серебристые глаза первые звезды. А потом часы встали, словно разладившись, и, сколько Сергеев ни пытался их завести, сколько ни тряс в надежде оживить, уже никуда не пошли.
Казалось – само время остановилось.
Стрый долго не хотел идти с ними, а Дивер не хотел брать его с собой, аргументируя, что агента Плащевика надо поскорее шлепнуть, чтобы гадостей не наделал.
Влад возразил, сказав, что этот «агент» пребывает в состоянии глубочайшей депрессии, и вообще, возможно – ему просто заморочили голову, наставив на путь зла. Кроме того, сказал Влад, рассудительный и логичный, есть такое понятие – «язык». Раз уж «сааб» оказался пустым, а все его воины безнадежно мертвыми, глупо не воспользоваться знаниями этого впавшего в горестный ступор исхудавшего парня.
Известие о гибели Плащевика Стрый воспринял спокойно, сказав, что он предчувствовал нечто подобное. Зато остальные с интересом выслушали его похождения к непонятной твари из плененного «сааба».
– Что-то у него не вышло, – сказал Мартиков, – его армию разбили, он сам покинул город.
– Он сильно рассчитывал на тебя, – произнес Стрый.
Мартиков только качнул головой. О буре, творящейся у него в душе, он никому не рассказывал. Ни к чему им знать, как легко потерять человечность.
Когда уже окончательно стемнело и наступила ночь – темная и морозная, а в печурке-буржуйке растопили огонь, Дивер принес найденные в «саабе» вещи и показал их Стрыю.
– Я знаю, – сказал Стрый, – откуда это.
Нож он взял, немного подержал в руках, поднес к дверце печурки, чтобы на лезвии заиграли багровые блики. Тени прыгали по металлу, руны извивались, словно дюжина крошечных змей.
– Это наше табельное оружие, – произнес Малахов, – но не только. Еще это символ. Когти.
– Когти? Но зачем? – спросил Влад.
Стрый качнул головой, пожал плечами, а из дальнего угла пустой комнаты ответил Никита, который до этого времени пребывал в некотором подобии транса:
– У них когти. Значит, и у их слуг тоже должны быть когти.
Влад глянул на нож неприязненно, как на мертвую змею, что уже не может укусить, но гадостна одним своим видом.
– А это... – Стрый покачал ключами с химерой. – Это ключи от одного из складов Босха. Это в районе Покаянной... мы там брали оружие. А на этой бумажке шифр от кодового замка.
– А что на складе?
– Оружие, броники, дизтопливо, да там много чего есть...
– Ясно, – сказал Дивер, – завтра идем. Все пожали плечами – завтра так завтра.
Всю ночь Владу снился Евлампий Хоноров, запертый в вечной тьме и отчаянно пытающийся найти оттуда дорогу в цветущий, играющий красками мир.
Назавтра похода не получилось, потому что той же ночью началась история с Мартиковым, за решением которой и прошли два последующих дня. В результате город обзавелся еще одним волком, от призрачного вида которого шарахались даже бывалые, закаленные в боях курьеры, а Влад и спутники получили нового Мартикова, который во всех отношениях был лучше, чем прежний. Павел Константинович и сам почувствовал перемену – больше от него никто не шарахался, и лунными ночами никто не нес безмолвную вахту над его постелью, готовый при малейшем всхрипе бежать бить тревогу.
На третий день пошел снег и словно отмерил начало новой эпохи. Народ с улиц пропал совсем, и даже отверженные забились в какие-то свои норы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143