Буйная стихия разрушения правила сейчас в городе – подлинный Апокалипсис.
Сломались ребра у плотины, поменялись местами, сухое русло разверзлось, и вся стальная конструкция, беспрестанно ломаясь во всех своих сочленениях, провалилась, за миг до этого превратившись во что-то совершенно авангардное.
Тут и там проваливалась земля, изменяя геометрию улиц, прихотливо уродуя ландшафт.
Черное облако, жирно блистая на солнце, зависло в синих небесах, как чей-то полуденный кошмар.
Завязались морским узлом рельсы на вокзале. Стоящие на приколе вагоны покатились под уклон и, набирая скорость, уехали прямиком в Геенну. Дрогнув, распалось здание самого вокзала, а бетонный перрон отплыл прочь, мягко покачиваясь.
В бункере покойного Ангелайи сошлись пол и потолок. Редкие автомобили сваливались в бездну и пропадали в мятущемся камнепаде.
Это был пир разрушения.
Но даже такие катаклизмы когда-нибудь заканчиваются.
Закончился и этот. Последним аккордом в неистовой симфонии уничтожения стало падение большой дымовой трубы. Сверкнули напоследок негаснущие красные огни, изрядно поблекшие на свету, и кирпичный исполин, перекрутившись вокруг своей оси, громогласно осел на землю.
Настала тишина, которая после предшествующего грохота казалась почти оглушающей.
Города больше не было – черная пологая воронка, над которой серым туманом висела мелкая цементная пыль. Остатки каких-то строений выглядывали из почвы, словно стертые зубы. Ни дорог, ни коммуникаций – ничего.
Никита Трифонов приподнялся и с улыбкой подставил ладошки солнцу. Дивер поймал его взгляд, улыбнулся тоже – как малый ребенок. Эти двое явно нашли друг друга.
Вверх тугой играющей струей уходило тепло, разгоняло серые облака. Дождь прекратился, а снег таял на глазах, являя собой ускоренное таинство весны. Казалось, вот-вот проглянут в пожелтевшей траве подснежники, да какая-нибудь пичуга пропоет свою весеннюю песенку жизни.
Невесть откуда взявшиеся люди шагали с холмов вниз, сначала медленно, словно во сне, а потом все быстрее и быстрее, и под конец некоторые уже бежали с радостными криками. Бежали с раскинутыми во вселенском объятии руками, любящие весь этот мир, его небо, зеленую траву и пьянящий свободный воздух. Кто-то пел, кто-то смеялся, как сумасшедший, – энергия била ключом, требовала выхода.
И они были счастливы! Счастливы, как узники смертного блока, сумевшие бежать на свободу. Потому что счастье – это почти всегда свобода.
Они все шли и шли, с шутками и песнями, с радостными выкриками, пока, ступая по замечательной мягкой траве, оставив позади разноцветное буйство осенних лесов, под ярко-синим сентябрьским небом, не вышли к шоссе, что соединяло Москву и Ярославль. Как всегда, оно было полно машин, и они проносились мимо остановившихся горожан, такие разные, сверкающие и разноцветные.
А водители, что проезжали мимо, иногда притормаживали, удивленно оглядывали этих странных, открыто радующихся людей, оборванных и грязных, похожих на беженцев из какой-то горячей точки. Притормаживали, а потом ехали себе дальше.
– Живем!!! – закричал Дивер, оборачиваясь, а за его спиной автомобильный поток все так же неостановимо бежал в обе стороны, символизируя собой вечное движение жизни. – Слышишь, Влад, мы живем!!!
Никита держался за его руку и сиял безмятежной детской улыбкой, в которой нет ни тени грусти.
– Жить в мире, где есть тролли? – спросил Влад.
– Нет, – ответил ему Никита Трифонов. – Жить в мире, где троллей нет!


ЭПИЛОГ

Брат Рамена-нулла разлепил покрытые коркой засохшей крови глаза. В них плавал туман. Через некоторое время Рамена понял, что туман не в глазах, а в воздухе. Странно пахнущий зеленоватый туман. Чем-то знакомый. Рамена не помнил, как он здесь очутился, не помнил, как полз, исходя кровью, через полгорода, как походкой несвежего зомби ковылял через пещеры.
Но он дошел, не так ли? Дошел, куда так стремился.
Он со стоном поднялся и огляделся. Рамена сидел на склоне крутого, поросшего сине-зеленой травой холма. Чуть дальше виднелся еще один холм и уходящая в небеса серая морщинистая стена – пещера, совсем небольшая пещера. Подле стены виднелись обширные каменные россыпи – след недавнего завала. На холме громоздились черные остатки какого-то массивного строения, даже в разрушенном виде пугающие своей чужеродностью.
За спиной хрипло каркнуло, и Пономаренко обернулся. Большая черная птица с нечищеным клювом. Глазки смотрят прямо на Дмитрия – то один, то другой. Птица выглядела запаршивевшей. В глазах Рамены вспыхнул тусклый огонь, он протянул к птице руку и сумел хрипло выговорить:
– Ворон...
Птица негодующе каркнула и больно клюнула его в руку, заставив отдернуться. Потом отскочила в сторону и с шумом взвилась в воздух, мигом пропав в тумане.
Низкие своды успокаивали, давали чувство защищенности. Рамена кое-как поднялся и заковылял вниз посмотреть, что там за развалины. У подножия холма стояла деревенька, красивая как игрушка и совершенно пустая. Рамена шагал к ней, всем телом ощущая покой и защищенность. Он наконец-то был счастлив.
Он был один, совершенно один. Никто не будет больше мешать ему. Он один. Навсегда. С пещерой, Вороном и троллями. Здесь. Среди крутых синих холмов.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143