Малая Верхнегородская улица прямым проспектом рассекала многоэтажную часть города, и вот здесь, у реки, вдруг обрывалась, превращаясь в корявую узкую тропку, и в таком виде выходила на мостик. С моста виднелась дальнейшая цель этой тропинки – городское кладбище, всегда скрытое туманом.
Так как его собственная лежка была за полгорода от этих мест, добирался Васек долго, так что, когда впереди замаячил собранный из фанеры, гнилых досок и прочего хлама городок, солнце уже клонилось к рваной линии горизонта, напоминая каждой живой твари: ночь скоро, скоро станет совсем темно. А ночью на охоту выходят злобные хищники.
Из завешенного брезентом входного проема лился слабоватый свет – Жорик жег керосинку, справедливо пользуясь своей привилегией. Василий секунд пять постоял перед входом, потом сгущающаяся тьма подстегнула его, и он поспешно вошел внутрь.
А там вовсю шел развеселый праздник. Тяжелый дым стоял коромыслом, витал под потолком, просачивался в многочисленные дыры жорикова жилища. По земле были в беспорядке раскиданы рваные матрасы, потерявшие вид тулупы и прочая мягкая требуха, на которых сейчас возлежали участники пиршества – пятеро местных бродяг, королева бала – пятидесятилетняя тетка по кличке Шавка, и, наконец, сам хозяин лежки Жорик. Посередине активно коптил костер, над которым на палках была подвешена истекающая неаппетитными запахами паленого собачья тушка. Девять бутылок «Мелочной» и шесть сосудов «Пьяной лавочки» – подпольного некачественного портвейна, стоившего сущие гроши, валялись подле матрасов. В помещении витал тяжелый алкогольный дурман.
На вошедшего Васька уставились с пьяной недоброжелательностью, кто-то даже подхватил оставшийся полным сосуд с благостной влагой и поспешил убрать его с глаз долой. Потом кто-то сказал разочарованно: «Это ж Васек...» – и тут же был заглушён радостным воплем Жорика:
– Васек!!! Че встал?! – после чего последовал матерный глагол, служивший аналогом приглашения войти.
Василий согласно склонил голову и скромно присел на краешек одного из матрасов. Снулый, владелец матраса, уже пребывал в мире сновидений и потому прогнать не мог. Ваську повезло, Жорик сегодня пребывал в хорошем настроении, а, следовательно, мог нормально воспринять рассказ про обратившегося непонятно во что Витька.
– Васек, не стесняйся! – доверительно сообщил Жорик, наклоняясь в сторону названного. – У нас седня праздник! Вот ему, – корявый грязный палец атамана бездомных указал на Снулого, – вот у него седня юбилей! Ему седня... – Он мучительно задумался, собрав лоб в складки, после чего, грубо пихнув именинника, вопросил: – Слышь, Снулый, хрен, тебе скока седня?
Снулый заворочался, замычал что-то невразумительное, но был пихнут опять и вынужденно пробурчал требуемое. Сквозь нагромождение глаголов и междометий известного свойства явилась истина – Снулому исполнялся полтинник, а теперь дайте ему спокойно досмотреть свои имениннические сны.
– Во! – с видом величайшего первооткрывателя сказал Жорик и в знак величайшей милости протянул Ваську щербатую эмалированную кружку, наполовину наполненную «Пьяной лавочкой». – Спрысни...
Васек спрыснул и минуты на три забыл о цели своего прихода, штука была едучая, как уксус, а мощный запах сивушных масел вышибал непрошеную слезу. Жорик благосклонно внимал Васильевым мучениям, глаза его были мутны.
– Жорик... – слабо сказал Васек, еле отдышавшись после приема «Лавочки». – Жорик, я...
В этот самый момент доселе молчавшая Шавка подняла мутные очи и на пару с Проигрывателем, местным песняром-запевалой, грянула «Ой, мороз, мороз!», да так невразумительно, что со стороны казалось, что ее одолели жуткие судороги и теперь она помирает, исходя криком.
Сморщившись от режущего уши вопля, Василий попытался прокричать требуемое Жорику, но был совершенно заглушён. Худой и синюшный бомж Саша между тем полез к исходящей соком собаке, но отдернулся, встретив предупредительный взгляд атамана. Знал, тот бывает строг, даже жесток. Собаку оставили на потом.
Вонючий дым активно коптил крышу лежки, улетучивался в специально проделанное отверстие. Со стороны лежка выглядела странной смесью индейского вигвама с чукотской юртой, и длинный язык беловатого дыма, поднимающийся из ее макушки, только дополнял сходство.
Внимательно выслушав Васильевы вопли, Жорик кивнул, а потом со всей силы заехал Шавке по скуле, оборвав душевный напев. Проигрыватель заткнулся сам. Не обращая внимания на шавкин скулеж, атаман внятно сказал Василию:
– Говори.
И тот, вдохнув побольше вонючего воздуха, выдал:
– Витек перекинулся!
– Ну? – вопросил Жорик, было видно, что Витьков переход в мир иной не вызвал у него никаких горестных чувств.
– Не просто перекинулся, – усилил впечатление Васек, – Убили его. Зеркало убило!
Жорик выразил на лице целую гамму чувств. Тут было и удивление, и легкая заинтересованность, и снисходительная улыбка, адресованная ему, Ваську, и много чего еще. Впрочем, лицо у Жорика была такого сорта, что зачастую одна эмоция истолковывалась как совершенно противоположная.
Торопливо и внушительно размахивая перед собой руками, Василий начал свой рассказ, особо отмечая то, что чудовище, бывшее Витьком, каким-то образом чувствует его, своего бывшего напарника и собутыльника. Беглец так увлекся, что не заметил, как остальные участники пирушки сползлись поближе и стали заинтересованно слушать. А, и правда, что не хватало еще у этого пира – только хорошей байки! Бомж Саша снова сунулся к собаке, но был замечен неусыпно бдящим Жориком и на этот раз не отделался так легко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143