– Я... я не весь, – сказал Рамена. – Я здесь лишь частично.
Ворон кивнул, посмотрел один глазом, другим.
– Я хочу остаться здесь, – выдохнул Дмитрий. – Целиком!
– Многие хотят, – молвил ворон на камне. – Но место здесь дается не всем. Если ты хочешь остаться в этом краю, ты должен выполнять мои задания. Выполнять без ошибок и задержек. Только тогда тебе гарантирован вход в эту обитель.
– Я не...
– Ты не полностью, да. Тело твое осталось там, в городе. Здесь ты дух. Но не думай, что это место ненастоящее. Это Гнездовье, как ты сказал – место для жизни многих людей. Большинства. Обернись.
Рамена обернулся, и взору его предстала вершина холма, одинокий гранитный зубец таранил низкие облака. У его подножия приютилась крошечная деревенька из трех домиков. Бревенчатые, сверкающие свежей древесиной избушки были обжиты, из каменной кладки труб ленивыми ручейками выползал сизый дым, задумчиво замирал над крытой досками крышей и уносился вверх, где сливался с облаками. Между двух избушек была натянута бельевая нить, и на ней колыхалось свежевыстиранное белье – чистая ткань исходила морщинами.
– И ты сюда попадешь, – сказал Ворон, – только не делай больше ошибок.
Рамене хотелось остаться, хотелось бросить все и поселиться в одной из этих уютных избушек, от которых так вкусно пахнет дымом и счастливой жизнью.
Ворон оттолкнулся лапами от камня и неторопливо взмыл в напоенный странными ароматами воздух, а за ним устремился и Рамена, легкий и прозрачный, как пух одуванчика.
Надвинулись плотные облака, за которыми скрывалась невидимая, но вместе с тем ощутимая крыша – кровля над кровлей. А затем сквозь туман и мельтешение теней проступили резкие, будто высеченные ударами скальпеля, черты, образующие неровный прямоугольник. В середине его обретался грушевидный предмет, кидающий в стороны туманные блики. Дмитрий не сразу сообразил, что широко открытыми глазами смотрит в потолок собственной квартиры. Не дома – нет, он теперь точно знал, где его дом. А здесь так – временное пристанище, короткая остановка перед конечной станцией.
Навалилось ощущение собственного тела – тяжелая неповоротливая плоть, которая уж точно не полетит, сколько ни дуй. Дико болело плечо и отдавало в правый бок, словно там присосался маленький, но зубастый и злобный демон, может быть – отпрыск давешней змеи. Голова кружилась. Рамена скосил глаза на окно и увидел там ворона, снова утерявшего четкие очертания…
– Как я сюда попал?
– Сам дошел. Пока дух твой странствовал по тропам Гнездовья.
Еще два дня Дмитрий Пономаренко отъедался и восстанавливал силы. Головокружение сошло к вечеру, потихоньку растаяла дергающая боль. Он чувствовал себя почти здоровым.
– Тебя ударили заговоренным ножом, – сказал ему Ворон, – вот почему ты чуть не отошел в нижний мир. Внемли, лишь мое участие помогло тебе удержаться среди живых.
Дмитрий внимал, внимал больше и искреннее, чем раньше.
– Тот последний оборванец – сказал он, – он знает о нас?
– Если так, – ответила птица, – то тем быстрее его надо спровадить с этого света. Он слишком хорош, чтобы на нем водились такие, как этот бездомный.
– Слишком хорош? Да он полон мерзости, этот мир! Вот Гнездовье...
Но Ворон ничего больше не сказал, чем посеял в душе Рамены некоторое смятение.
А еще через день случился форс-мажор. Вдруг ожил и припадочно закурлыкал дверной звонок, молчавший уже года два. И Рамена пошел открывать, не задумываясь о последствиях, потому что совсем другие мысли занимали его голову. Поэтому, когда из-за открытой двери появились двое и живо оттеснили его в комнату, он испытал потрясение.
Одеты они были неприметно, держались спокойно и очень расслабленно, но что-то странное было в выражении безмятежных глаз, в которых овечья кротость мешалась с лютостью медведя-шатуна.
– Ну что же ты, Рамена? – спросил один из гостей, и тут Дмитрий узнал их.
Неприметная внешность, странноватые глаза – ну конечно, это же его бывшие собраться по секте. Верная паства Просвященного Ангелайи. Одного звали брат Накима, и он, прежде чем попасть в цепкие объятия гуру, отсидел срок за совращение малолетних, а второго – брат Ханна, и он прибыл в секту прямиком из окрестной психиатрической лечебницы.
Оба были ярыми исполнителями воли гуру, и даже в самой секте про них ходили нехорошие слухи, исходя из которых эту парочку Ангелайя посылал на самые ответственные задания, обычно с применением грубой силы, ломанием пальцев и примитивным мордобоем. Ангелайя свято верил, что сила кулака есть продолжение силы слова, и потому большинство последних слов оставалось именно за ним.
– Гуру интересовался тобой, Рамена, – сказал брат Ханна, – спрашивал, почему не появляешься на проповедях?
– Я... был болен.
Нездорово поблескивающие глаза Ханны пробежались по комнате.
– А где же лекарства, где священные настои?
– Я постигал тьму и свет. Я думал – таким образом излечусь от телесной хвори. Так и получилось. – В глотке у Рамены пересохло, глаза забегали, один раз он покосился на окно, стремясь увидеть Ворона, но не увидел.
– Похвально, если так, – ласково подал голос брат Накима, сложив ритуально руки, – но теперь-то ты здоров?
– Здоров.
– Святой Ангелайя хочет тебя видеть. Сумеешь дойти до него своими ногами?
Оба сектанта смотрели ласково, с легкой укоризной, но вот истинных чувств на лицах видно не было, как не видно их на карнавальных масках.
«Попал! – думал Рамена. – Гуру хочет видеть – ведь это же...»
Любой член секты знал – гуру никогда не зовет к себе напрасно, никогда ничего не прощает и ненавидит отступников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143