– Ребята! – проникновенно сказал он, и у Николая мелькнула безумная мысль, что толкач сейчас добавит «Давайте жить дружно», но тот ограничился другой банальностью: – Ребята, не губите!
– Вот ведь! – молвил Васютко, глядя на просветленное раскаянием лицо коленопреклоненного. – Не зря его Кобольдом прозвали! Как есть, кобольд... Грохнем его, а, Стрый?
Лицо драгдилера выразило почти высшую степень раскаяния, которая сделала бы честь драматическому актеру Большого театра. Именно с таким лицом выходят из тюрьмы закоренелые маньяки, на которых висит три десятка убиенных душ. Выходят, чтобы продолжить прерванную свою кровавую жатву.
Николай глядел на коленопреклоненного Кобольда с омерзением и брезгливостью. Начал оттягивать затвор пистолета, но, передумав, сказал Стрыю:
– Патрона жалко на тварь. Ты его ножичком ковырни... Хороший ножичек.
Кобольд вскочил и, как безумный, понесся к окну.
– ДЕРЖИ!!! – заорал Пиночет.
Стрый кинулся следом, на ходу выдирая из кармана ПМ, но Кобольд уже достиг окна. Не останавливаясь, он кинулся головой вперед в оставшееся стекло, прикрывшись для надежности руками, рассудив, наверное, что если он убьется там внизу, то это будет куда менее позорным, чем если его прирежут два озлобленных бывших клиента.
С тонким поросячьим визгом он пробил непрочную преграду и полетел вниз. Как только Малахов достиг подоконника, снизу донесся треск сучьев и глухой удар. Визг прекратился.
Николай тоже подскочил к разбитому окну, и мощный порыв ветра дунул ему в лицо, подхватил злополучный синий пакет и понес его прочь.
Кобольд выжил. Изломанные растрепанные ветви ближнего дерева отмечали его путь. Часть из них лежала внизу на газоне вместе с виновником разрушений. На глазах напарников беспомощно барахтающийся на месте драгдилер, шатаясь, поднялся и, причитая в голос, поковылял прочь. Одна нога его волочилась, и он не сколько шел, сколько прыгал. Правую руку он бережно придерживал левой. Но как быстро он скрылся из виду! Словно и вправду у него были предки из жестокого звериного народца, нежити, что, как известно, нечеловечески вынослива.
– Ушел... – сказал Стрый, – наверное, стрелять надо было...
– Ладно, все одно он свое получит. Шлепнут его – не мы, так сектанты или сам Босх. А выживет – все одно спасения нет – скоро Исход.
– Исход... – повторил Стрый, – он как волна. Вот ты был, а вот покинул город.
– Надейся, Стрый, – произнес Николай. – Плащевик сказал... что избранные спасутся. Ищи в этом хорошие стороны – смотри, какие теперь у нас пистолеты.
Стрый благодарно кивнул. Он с Пиночетом, и он всей душой за Плащевика. Вот только почему в последнее время так хочется бросить все и бежать, бежать, бежать?

5

Никите Трифонову снились сны. Сны были очень яркими, контрастными. Они приходили с неприятным пугающим постоянством, и та суетливая, бьющая потоком жизнь в них, казалось, действительно где-то существует.
Сниться все это начало довольно давно. Никита уже забыл когда – даты плоховато держались в его полной детских фантазий голове. Что он помнил хорошо – началось все после того, как мать прочитала ему сказку про троллей. Он и сказку хорошо помнил, больно уж страшная! Зрелище широкой уродливой хари в окне избушки преследовало его еще долгие недели, являясь по ночам во всей своей полной угрозы красе. А после того как страшный черный незнакомец попытался увести Никиту из детского сада, страхи эти как ножом отрезало. Странно, но никаких неврозов после встречи с убийцей пятилетний Трифонов не нажил, словно и не было ничего. И маме ни слова не сказал, хотя отлично помнил темные расплывчатые крылья, колыхающиеся за плечами похитителя. Никита и в момент похищения ощущал лишь вялую слепую покорность – как овца на бойне. И мысли у него были в тот момент странные. Зачем бороться, зачем убегать, если скоро...
– Исход... – шепнул он в тот день за ужином, меланхолично размазывая по тарелке картофельное пюре. В результате получался замысловатый желтый ландшафт, странным образом похожий на картину из снов.
– Что? – спросила мать. – Какой исход?
– Не исход, – поправил Никита. – Исход. Скоро! Я не хочу есть. Я пойду.
И под удивленным взглядом матери сполз с табуретки и пошел в свою комнату.
Угрюмый сине-зеленый ландшафт, не имеющая ни конца ни края земля являлась почти каждую ночь. Страна эта была густо заселена, и множество видов животных водилось в ней, странных и непохожих на обычных живых зверей. Были там и люди. Они словно появлялись откуда-то из дальних стран, останавливались здесь, между крутобоких, заросших лесом, холмов и принимались строить жилье. Люди эти выглядели веселыми и мужественными, как покорители Дикого Запада. Они были сильными и не отступали ни от опасностей, ни от тягот лишенной удобств жизни. Они были жестокими людьми с бледной кожей и тонкими изнеженными руками. И улыбка их почти никогда не касалась глаз. Никита редко видел поселенцев вблизи. Прихотливое сновидение всегда заставляло его наблюдать за жизнью крошечных лесных созданий – мелких хищников и травоядных. Он был не против – это было даже интереснее, чем наблюдать за людьми. И звери были добрей, ведь они не пришли завоевывать эту землю, они просто здесь жили.
Кроме людей был кто-то еще. Тот, кого Трифонов не видел, но чувствовал. Как чувствовал крышу за зеленоватыми туманными облаками. Но этот кто-то показываться не собирался.
Иногда здесь лили дожди, а иногда разражались грозы, и красноватые молнии били в острые верхушки холмов. А туман спускался совсем низко, клубился и что-то бормотал на понятном только ему языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143