Это не было обычным предупреждением. Что-то зловещее – настолько зловещее, что ей захотелось вскочить с места и закричать: «Птенцы мои, спрячьтесь в траве! Бегите! Бегите!..»
Как это шокировало бы ее сторожей!
Обязанности Преподобной Матери предписывали ничем не выдавать волнения и действовать так, словно принимаемые ею решения были чисто формальными и ничем не волновали ее. Необходимо избегать паники! Ни одно из ее решений в последнее время не было тривиальным. Но от нее всегда требовалось несколько отстраненное спокойствие.
Кое-кто из ее птенцов уже пытался бежать, уходя в неизвестность. В Иные Воспоминания. Остальные были здесь, в Доме Собраний, и узнают, когда нужно будет бежать. Когда нас обнаружат. И тогда их поведением будет управлять необходимость, продиктованная обстановкой. Их великолепная подготовка – вот единственное, что имеет значение. Это и есть единственно надежные приготовления.
Каждая новая ячейка Бене Джессерит, во что бы она не развилась в дальнейшем, была подготовлена так же, как и Дом Собраний: лучше быть полностью уничтоженными, чем сдаться. Яростный огонь поглотит и бесценную плоть, и книги – все; и победителю достанутся лишь бесполезные искореженные обломки, осколки и пепел.
Кто-то из Сестер Дома Собраний может спастись. Но побег во время нападения – как это тщетно, как бессмысленно…
Ключевые фигуры разделяли Иные Воспоминания. Приготовления. Преподобная Мать избегала их. Моральные причины!
Куда бежать – кто сможет спастись, кто может попасть в плен? Это были действительно серьезные вопросы. Что, если они захватят Шиану – там, на краю новой пустыни, где она ждет песчаных червей – но появятся ли они? Шиана и песчаные черви: великая священная сила, которую, возможно, умеют использовать Чтимые Матры. И что, если Чтимые Матры возьмут в плен гхолу-Айдахо или гхолу-Тэга? Если хоть что-то из этого сбудется, быть может, не останется ни одного уголка, где можно было бы укрыться от опасности.
Что, если? Что, если?
Гневное отчаянье говорило: «Айдахо нужно было убить в то же мгновение, когда он появился! Мы не должны были даже пытаться создать гхолу-Тэга».
Только члены ее Совета, непосредственно ее советники да еще кое-кто из сторожей разделял ее подозрения. Они даже пытались ввести какие-то ограничения. Никто из них не был спокоен за этих двух гхола – даже после того, как был заминирован не-корабль, что делало его доступным огню.
В те последние часы перед своим героическим самопожертвованием – сумел ли Тэг увидеть то, что невозможно увидеть, включая и не-корабли? Как он узнал, где встретит нас в пустыне Дюны?
А если Тэг мог сделать это, опасно талантливый Айдахо, за спиной которого были бессчетные поколения Атридесов, Айдахо, который генерировал в себе их гены, несущие неведомые способности, мог тоже открыть в себе этот дар.
И со мной может произойти то же самое!
С внезапным изумлением Одрейд впервые поняла, что Тамейлан и Беллонда наблюдают за своей Преподобной Матерью с теми же опасениями, с которыми она наблюдает двух гхола.
Достаточно знать, что такое возможно – что человек может воспитать в себе чувства, позволяющие «видеть» не-корабли и другие формы подобной защиты; одно это знание способно оказать дестабилизирующий эффект на их Вселенную. Это бесспорно наведет Чтимых Матр на след беглецов. Во Вселенной было множество отпрысков Айдахо. Он всегда сетовал на то, что он «не какой-нибудь проклятый племенной жеребец в конюшне Сестер», однако достаточно послужил им в этом.
Всегда полагая, что делает это для себя. Быть может, так оно и было.
Любой отпрыск рода Атридесов мог обладать той способностью, которая, как полагал Совет, достигла своего расцвета в Тэге.
Куда уходят месяцы и годы? И дни? Еще один урожай, и Сестры останутся в пустынном преддверии ада… Уже позднее утро, отметила Одрейд. К ней наконец пробились звуки и запахи Центральной. Люди – там, в коридоре. На кухне готовятся цыплята и капуста. Все как обычно. Все в норме.
Но что было нормой для той, что уходила в видения даже сейчас, в часы работы? Дитя Моря не могло забыть Гамму, запахи моря, морские травы, выброшенные на берег прибоем, чистейший воздух с запахом озона, наполнявший грудь и удивительная свобода, чувствовавшаяся в каждом шаге, жесте, слове тех, кто был рядом с ней. Разговоры на берегу моря, рассуждения, произносимые в те мгновения, когда покачиваешься на морских волнах, приобретали неожиданную глубину; даже если предмет разговора был вовсе незначительным, в нем проскальзывало что-то возвышенное и чувствовались глубина и мудрость – словно подводные течения там, под тобой…
Одрейд чувствовала, что обязана вспомнить ощущение собственного тела, покачивающегося на волнах моря ее детства. Ей нужно было вызвать ощущения, которые она знала там, вобрать в себя силу, которую изведала в дни своего невинного детства.
Погрузив лицо в прозрачную соленую воду, задержав дыхание как могла долго, она плыла в омытом морем сейчас, уносившем прочь все горести и скорби. Это помогало полностью снять напряжение и стресс. Великий покой заполнил все ее существо.
Я плыву – следовательно, я существую.
Дитя Моря предупреждало, Дитя Моря давало покой и отдых. Она не смела себе признаться в том, насколько ей нужны были покой и отдых.
Прошлой ночью Одрейд разглядывала свое лицо, отразившееся в окне рабочей комнаты – и была потрясена тем, какими впалыми стали ее щеки, как опустились вниз уголки рта; чувственные губы утончились, глубже стали прежде едва заметные морщинки… Все это – годы, тяжкий груз обязанностей и усталость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25