К вам тут подходил кто-нибудь?
Сердитые детские глаза геолога требовательно смотрели на Рене, врать не хотелось, да, наверное, в этом не было необходимости.
— Да, мы очень мило побеседовали с молодой и очень красивой дамой.
— Она вам угрожала? — нетерпеливо перебил Батейн.
— Нет, — не сразу ответил Хойл, выгадывая время, — за короткие секунды ему нужно было определить линию своего поведения. — Не угрожала. Но она посоветовала мне быть осторожным. И не ночевать сегодня в своей гостинице.
Секунду Батейн смотрел на журналиста, осмысливая сказанное: у него не было легкости и живости мышления, он думал неторопливо, зато обстоятельно.
— Верный совет, — решил он наконец. — Поедем ко мне? У меня такой номер, что, если приспичит, можно разместить и пять человек.
— Спасибо, — мягко ответил Рене, — но у меня есть где остановиться.
— Да? — словно удивился Батейн, и тень раздумья легла на его лицо. Надеюсь, не у Барриса?
— Нет. А почему вы надеетесь?
Батейн почесал кончик носа, как-то нерешительно поглядывая на Хойла.
— Почему? Вы не подумайте ничего плохого, Арт, вообще-то говоря, хороший парень, но, — Батейн замялся, — я совершенно случайно узнал, что он сотрудничает с ЦРУ.
Рене никак не отреагировал на это сообщение, и геолог поспешил добавить:
— Конечно, в этом нет ничего особенного, сейчас большинство людей, помимо основной работы, с кем-нибудь да сотрудничают. Я вот сотрудничал с Вильямом Грейвсом, вы работаете на Невилла, а Арт — на ЦРУ. Ну и что? Просто я подумал, что вам будет полезно узнать это.
— Полезно? Почему?
— Да мало ли почему! Все-таки это ЦРУ, а не профсоюз и не студенческое общество. — Батейн шумно вздохнул и просительно проговорил: — Может быть, мы расстанемся с этим заведением? А?
— Охотно, — согласился Рене и добавил после легкой паузы: — У вас неприятности?
— У меня? — удивился Батейн и рассердился, а когда он сердился, то не совсем внятно произносил слова, точно жевал их. — Это у вас неприятности, а не у меня! Знаете, что мне сказали по телефону? Чтобы я прекратил якшаться с вами, красным ублюдком, продавшимся коммунистам! А то, видите ли, мне будет плохо и завтра вместо Океанографического музея я попаду в госпиталь. Он мне угрожал!
Батейн буквально кипел от ярости, он раздраженно отодвигал от себя тарелки, брал своей ручищей то нож, то вилку и бросал их.
— Я не коммунист, Ник, — устало сказал Рене.
— А если бы и коммунист? Я не вижу в этом ничего плохого! Мне угрожали, понимаете? В этом паршивом княжестве угрожали мне, гражданину Соединенных Штатов! — Батейн выпятил подбородок, нахмурил брови и постарался принять вид величественный и грозный. — Я завтра же еду в посольство! Принять меня за сопливого слюнтяя, которого можно запугать по телефону!
— Успокойтесь, Ник, и не торопитесь. Повремените с визитом в посольство. Давайте прежде встретимся и поговорим. По-моему, беспардонная атака на меня и угрозы в ваш адрес связаны не с коммунистами, а с делом Грейвса.
Батейн застыл в неудобной позе, словно натолкнувшись на невидимое препятствие.
— С делом Грейвса, — повторил он и потер лоб. — Может быть… очень может быть. Знаете, Рене, а ведь мы были в свое время с Вильямом друзьями.
— Как? — изумился Хойл.
— Очень просто. Родство душ, хотя и на фоне потрясающего несходства идеологий. — Он пристально взглянул на журналиста. — Пожалуй, вы правы, надо поговорить. Звоните мне прямо с утра, у меня есть кое-какие мелкие дела, но я постараюсь освободиться.
— Отлично! А сегодня я попрошу вас об одной услуге — подбросьте меня к «Амбассадору».
— Какой может быть разговор!
Помахав на прощание Батейну, Рене вошел в роскошный холл гостиницы и, попросив у портье извинения, набрал телефон триста шестого номера.
— Слушаю, — послышался в трубке голос, от которого у Рене екнуло и забилось сердце.
Все еще не веря себе, Хойл спросил:
— Я не ошибся, это триста шестой номер?
— Не ошибся, сынок, не ошибся. Только без имен и без эмоций. Поднимайся ко мне.
Конечно же, это был дядя Майкл!
Майкл Смит расположился в номере по-домашнему, на нем была видавшая виды, неопределенного цвета любимая пижама и мягкие домашние туфли. На столике (номер был невелик и это был именно столик, а не стол) стояли тарелки с сыром, разрезанным грейпфрутом и сифон с содовой водой.
— Дядя Майкл! Какими судьбами?
— Неисповедимы пути Господни, сынок, — старый детектив улыбался, но его темные, близко посаженные глаза оставались серьезными, они оглядывали, ощупывали Рене, точно взвешивали. — Есть ты, конечно, не хочешь!
— Я прямо из ресторана!
— Знаю, — Смит похлопал его по спине и подтолкнул к столику, — садись. Садись и рассказывай, что случилось за последние дни. А я закончу свой ужин, если только это можно назвать ужином.
— Да, но вы — и вдруг Монте-Карло!
— Это довольно хитрая и любопытная история, — согласился Смит, — но оставим ее на десерт. А сначала поговорим о тебе.
Рене поймал себя на мысли, что Майкл Смит и Батейн чем-то похожи. Высокие, костлявые, неторопливые и обстоятельные. Но было и ощутимое различие между ними, и суть его была вовсе не в возрасте. Батейн, несмотря на свой безусловно высокий интеллект, был раскрепощен, даже разболтан и внешне, и психологически. А у Смита за его обстоятельной неторопливостью угадывалась волевая собранность.
Неспешно управляясь с сыром и грейпфрутом и время от времени отпивая глоток содовой, Смит очень спокойно слушал рассказ Хойла, не выказывая никаких эмоций — ни одобрения, ни порицания, лишь время от времени задавая короткие уточняющие вопросы. Когда Рене передал свой разговор с Анной, детектив пробормотал что-то вроде:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71