А он мягко, как кошка, пробежал вдоль стены и с расстояния трех-четырех шагов, почти в упор принялся стрелять с таким расчетом, чтобы струя сильнодействующего снотворного, которым плевался пистолет, попадала террористам прямо в лица. Террористы судорожно, точно захлебываясь, вздыхали и, роняя из слабеющих пальцев тяжелые автоматические пистолеты, послушно опускались на пол. Пересекая зал, Рене все время поглядывал на дверь: ведь каждое мгновение она могла распахнуться и открыть дорогу плотному вееру пуль. Лишь заметив, что на двери прострочилась цепочка выщербинок, Рене успокоился — дверь была заперта изнутри. Недоверие господ по отношению к плебею-охраннику обернулось против них самих. Стэн был не опасен, его легкие пули не могли пробить дубовую дверь, а лишь скалывали краску и лак с ее внутренней стороны. Жак стоял среди лежащих в самых причудливых позах людей и все пытался спрятать пистолет в карман, но рука его крупно дрожала, и эта немудрящая операция ему никак не удавалась. Встретившись взглядом с Хойлом, Жак через силу, хмуро усмехнулся, передохнул и уже подчеркнуто спокойным, замедленным движением спрятал пистолет.
— Финита ля комедия! — пробормотал он, оглядываясь вокруг.
— Надо спешить, Жак, — сказал Рене и только теперь заметил, что кресло, в котором раньше сидел сотрудник Грейвса, пусто. — А где Шайе?
— Здесь, — все так же хмуро проговорил Жак и поднял из кресла маленького худенького человека.
— Кто вы? — спросил он, усиленно моргая глазами. — Я плохо вижу!
— Мы ваши друзья, — успокоительно ответил Жак, подталкивая Шайе к окну. — Возьмите себя в руки. Мужчина вы, в конце концов, или нет? Нужно торопиться!
Шайе упирался, пытался вырвать руку, за которую его держал Жак, но противиться такому силачу не мог.
— Меня вовсе не радует перспектива попасть от одних бандитов к другим! — зло сказал маленький человек.
— Говорю же, мы друзья! — Жак начал терять терпение.
И тут Рене, если можно так выразиться, осенило.
— Имя Николаса Батейна вам что-нибудь говорит? — спросил он.
Шайе обмяк.
— Батейн, — прошептал он и обеими руками схватился за раму разбитого окна. — Бога ради, бежим! Скорее бежим отсюда! Скорее! Иначе будет поздно. Поздно!
Глава 16
Свежий воздух благотворно подействовал на Неда Шайе, и до самой автомашины он держался молодцом. Но когда его стали усаживать на заднее сиденье, потерял сознание. Жак едва успел подхватить его. Рене помог ему. Луи уже давно запустил мотор, и как только за Жаком захлопнулась дверца, он тронул машину с места.
Шайе доставили в уединенный коттедж на окраине города, окруженный небольшим садом. Низкие решетчатые ворота всего в какой-нибудь метр высоты открыл высокий худой старик с пышной копной белых как снег седых волос. Его ничуть не удивило, что к нему за полночь вносят бесчувственного человека, во всяком случае, на его лице не отразилось ни удивления, ни беспокойства.
— Жив? — лишь негромко спросил он.
— Жив, — ответил Жак. — Но спит как убитый. После обморока.
Шайе удобно разместили на диване, сняли с него туфли, расстегнули рубашку. Луи многозначительно показал на следы глубоких ожогов на его плечах около шеи. Рене с содроганием вспомнил о металлических прутьях, которые калились на пылающих углях. Вошел старик. И он заметил ожоги, но его худое дубленое лицо сохранило бесстрастность.
— Все спит? — спросил он. — Не нравится мне этот сон. Может быть, разбудить его?
Луи, переглянувшись с товарищами, попробовал это сделать. Но ни оклики, ни похлопывания по щекам не возымели действия. Луи ловко закатал рукав рубашки Шайе, приподнял безвольную руку и многозначительно показал на темные точки, видневшиеся на внутренней части локтевого сгиба.
— Все ясно, — безапелляционно сказал он, — чтобы развязать язык, ему кололи какую-то гадость вроде пентатола. Пентатол обезволивает человека и погружает в глубокий сон. И вот когда такой, — Луи кивком головы показал на Шайе, — начинает засыпать, на самой границе сна начинают задавать вопросы — ласково, нежно. И чаще всего человек выкладывает все свои тайны, как на исповеди. Но многого он сказать не успевает — засыпает. Ему дают поспать, а потом колют стимулятор. Когда человек только-только начинает просыпаться, допрос продолжают. И ведь как бывает: выболтает человек, что не положено, а уже через пять минут плачет и ругает себя последними словами!
— Да, — вдруг бесстрастно подтвердил старик. — Некоторые барбитураты действуют именно так. И этим пользуются. Не надо будить его. Пусть отоспится, бедняга. В таких случаях сон — самое лучшее лекарство. Протянув руку, он указал пальцем на столик в дальнем углу комнаты. Телефон. До сегодняшней ночи не прослушивался. — Двигаясь с некоторым трудом, точно деревянный, подошел к двери и приоткрыл ее. — Кухня и туалет. В холодильнике сыр, мясо, молоко. Хлеб и вино — на столе. В туалете — аптечка. — Повернулся, показал рукой на другую дверь. — Там кровать и диван, можете отдыхать. — Помолчал, оглядел всех внимательно, неулыбчивыми глазами, с неожиданной мягкостью пожелал: — Доброй ночи, камарад.
Присутствие старика странно сковывало всех, хотя сразу было понятно, что его суровость всего лишь маска, которую он привык носить. После его ухода французы, да отчасти и Рене, оживились, если только это слово уместно в подобной ситуации. Приводя в порядок себя, свои костюмы и закусывая, они перебирали вполголоса детали операции, подтрунивали друг над другом и тихонько посмеивались. Французы пили сухое вино домашнего изготовления, наливая его в стаканы из большой оплетенной бутылки, Рене ограничился молоком, вино он только попробовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71