Ее стал оттаскивать подчиненный Яниса, его она хорошенько лягнула между ног, заявив, что очень надеется, что у парня никогда не будет детей. Он дико взвыл, глаза у него полезли из орбит, Анька врезала ему еще, парень рухнул на бетонный пол и теперь катался по нему, держась руками за самое дорогое. Янис не вступался за своего подчиненного, грудью заслоняя политика. Неужели этот бородач так важен, что можно спокойно смотреть, как калечат подчиненных?! Это из-за него устроили штурм клиники, задействовав такие резервы? Я внимательно оглядела вызволенного из заточения пленника, чтобы хорошенько запомнить. Может, потом узнаю на фотографии в прессе, смогу хвастать перед знакомыми, что лично встречалась... Расскажу своему политически активному родителю. А папаша мне пояснит, что делается в Латвии и каких дров успел наломать этот бородач. Или он, наоборот, - персонаж глубоко положительный? Кстати, а такие бывают в политике?
Но нет, лучше никому не говорить об этом. Врач правильно советовал мне забыть об увиденном сегодня ночью.
А Анька бушевала, теперь уже осыпая ударами Мартыньша, тот слабо защищался - против Аньки ему было не потянуть. Артур спокойно стоял, сложив руки на груди и подпирая спиной стену. Мы с врачом шли первыми, так что пока оставались вне пределов Анькиной досягаемости и особо не беспокоились.
- Вы видите прямое подтверждение того, что я вам говорил, - сказал он мне тихо, прямо в ухо. - Чуть что не так, как ей хочется, - и вот вам взрыв.
- Хотите, чтобы я попыталась ее успокоить?
- Пожалуй, больше некому, - он улыбнулся мне.
Я обогнула Яниса с бородачом и, оказавшись за Анькиной спиной, рявкнула, чтобы она оставила Мартыньша в покое. Он ей еще понадобится. Анька практически сразу же перестала его лупить, оглядела плоды приложения своих рук и заявила, что я, наверное, права. Мы снова тронулись в путь по коридору.
Мартыньш утирал с лица кровь, но молчал. Что за мужики пошли, с бабой справиться не в состоянии? И чуть ли не как должное принимают Анькины выходки. Или Мартыньшу за помощь Поликарповой обещаны такие деньги, что он готов все вытерпеть, только бы не отказалась выплатить гонорар? И ведь, скорее всего, именно Мартыньш вывел ее на Яниса... Что же Анька пообещала ему за услуги?
Подчиненный Яниса не присоединился к нам, оставшись на полу, правда, он сумел принять сидячее положение. Янис ему что-то сказал, парень кивнул. Бородач смотрел на Аньку полными ужаса глазами. Артур невозмутимо замыкал шествие.
Я поинтересовалась у врача, почему между карцерами такое большое расстояние. Он сказал, что, во-первых, подземный этаж по площади значительно меньше, чем наземные, - проходы были выкопаны не под всем зданием, а во-вторых, между карцерами встроены разные системы. Я спросила, что они собой представляют. После объяснений врача мне захотелось называть карцеры камерами пыток. Да они и предназначались для этого - в них "ломали" поступающих клиентов.
В помещении можно было установить практически любую температуру - от леденящего холода до изнуряющей жары, повысить или понизить влажность и давление, сделать так, что свет, причем разной яркости, будет включаться и выключаться через определенные промежутки времени. Было еще множество мелких ухищрений, о которых врач просто не успевал мне рассказать, да и, откровенно говоря, слушать о них у меня не было ни малейшего желания.
И вот мы прибыли ко второму занятому карцеру. Оттолкнув врача, Анька сама открыла оконце, мужчина только зажег лампочку.
Из Аньки полился такой поток матерных выражений, что даже у окружавших нас мужчин на лицах появилось выражение удивления.
Я тоже взглянула в оконце. В этой камере не было даже матраса - узник спал на холодном бетонном полу. Чапая мне довелось видеть только один раз, во время посещения его дворца по приглашению хозяев, но, похоже, это был он... Да и на Аньку в данном случае можно было положиться.
Врач быстро вставил в замок вначале один ключ, потом второй. Как я заметила, использовались те же ключи, что и в первом случае.
Анька влетела в карцер и бросилась к отцу.
Мы все стали свидетелями трогательной встречи.
На этот раз в коридоре оставались Янис с бородачом и Мартыньш, а в карцер зашли врач, Артур и я. Анька с Чапаем обнимались, целовались, он осыпал ее ласковыми словами, называл ангелом-хранителем, единственной, в кого он верил, кто пошел в него самого. В общем, это была умилительная сцена встречи любящего отца с любящей дочерью, этакого добродушного старикана, души не чающего в своей ласковой дитятке. Но вскоре Чапай стал меняться нет, не в отношении к Аньке, изменился весь его облик.
Почему-то у меня возникла ассоциация с коброй, которая вдруг оказалась в углу карцера. Кобра стала подниматься и надуваться, обвела собравшихся людей прищуренными глазками, а потом прошипела:
- Ну я им всем покажу, этим сукиным детям! Никому не будет пощады! Сто раз проклянут тот день, когда родились на свет, а еще тысячу - тот, когда пошли против меня. Меня не утопишь! - шипение перешло в визг, почти лысый череп покраснел. - Меня не сгноишь! Что мне ШИЗО? Тьфу! - Чапай сплюнул на бетонный пол. - Для меня тюрьма - дом родной. И не в таких покоях спал! Видали?
И Чапай рванул рубаху на груди. Нашим взорам представилась татуировка Божья Матерь с младенцем.
- Все видели? - повторил Чапай.
Позднее Анька объяснила мне, что сие творение неизвестного художника означает на блатном жаргоне как раз то, о чем говорил ее отец: "Тюрьма - мой дом родной". А особняк в стиле Растрелли еще ничего не значит...
Затем Чапай внимательно уставился на мужчину в белом халате, стоявшего рядом со мной, глазки его еще сильнее прищурились, хотя, казалось, больше некуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103