Теперь уже я сам настаивал на посещении лекций. Я сам выбирал тему
урока и сам расспрашивал мистера Миллиона. Часто, когда брат с учителем
были в парке, а я плохо себя чувствовал и не вставал с постели, моим
основным занятием было чтение.
Встречи Дэвида с отцом подвергались тем же самым изменениям, что и
мои. Все это происходило в то же самое время. Однако, они были реже, а по
мере того, как летние дни сменялись осенними, а потом короткими зимними,
становились все более эпизодическими. Наркотики действовали на брата не
так, как на меня, и имели меньшие последствия.
Если можно точно определить конец моего детства, то это произошло
именно той зимой.
Ухудшение здоровья заставило меня оставить детские забавы и начать
заниматься исследованиями, вскрывая небольших зверушек, которых приносил
мне мистер Миллион. Как я уже говорил, читал я часами напролет. Иногда я
просто лежал, заложив руки за голову, пытаясь припомнить слова, которые
слышал, когда говорил их отцу. Ни Дэвид, ни я никогда не запоминали
достаточно много, чтобы выстроить какую-нибудь теорию по тем вопросам, что
задавал нам отец. Однако, в памяти удержалось несколько сценок, которых я
никогда не видел в действительности. Думаю, это был результат внушений,
которые нашептывал мне отец, когда я продирался сквозь измененное
сознание.
Моя - до сих пор недосягаемая - тетка теперь разговаривала со мной в
коридорах и даже иногда заходила к нам в комнату.
Я узнал, что она руководит хозяйством нашего дома, и через нее
устроил собственную маленькую лабораторию в том же крыле дома, где
находилась наша спальня. Большую часть зимы я провел либо за хирургическим
эмалированным столом, либо в постели. Снег завалил окна и повис на стеблях
вьюнка. В редких случаях я встречал постоянных гостей отца, наблюдал, как
они заходят в дом в мокрых ботинках и с засыпанными снегом плечами. У них
были красные лица, они кашляли и отряхивали в холле верхнюю одежду.
Уже не были в ходу укромные местечки под апельсиновыми деревьями, не
пользовался успехом и садик на крыше. Поздно ночью некоторые из гостей
выбегали со своими любимицами во двор под нашими окнами. Распаленные вином
и желанием, они бросались снежками, и вся игра неизменно кончалась тем,
что девушек раздевали и валяли нагишом в снегу.

Как обычно кажется людям, которые много времени проводят дома, весна
для меня наступила неожиданно. В какой-то из дней, когда еще казалось, что
на улице зима, Дэвид открыл настежь окно и настоял, чтобы я пошел с ним в
парк. Стоял апрель. Мистер Миллион пошел с нами. Через главный вход мы
вошли в маленький садик между нашим домом и улицей.
Когда я был там в последний раз, садик был засыпан отброшенным с
тропинок снегом, сейчас же кусты были усеяны цветами, воздух наполнен
ароматом, струи воды поднимались из фонтана в центре парка, радостно
искрясь на солнце. Дэвид погладил желтого пса по морде и сказал:
- "И оттуда пес с четырьмя головами вошел в круг света..."
- О, нет, - поправил я его, - у Цербера было три головы. Разве ты не
знал этого? Четвертая голова - это добродетель, а с ней такая скука, что
ни один кобель не покусится на нее.
Даже мистер Миллион засмеялся. Позже я заметил, что Дэвид здорово
вырос за эту зиму и, похоже, достиг мужской зрелости. Мышцы на его руках
стали выпуклыми и сильными. Я подумал, что если три головы пса могут
представлять отца, тетку и учителя, то четвертая, наверняка, достанется
Дэвиду.
Садик был для него настоящим раем. Я же чувствовал себя неважно, и
мне он казался неприветливым. Почти все утро я провел на скамейке,
наблюдая, как Дэвид играет в теннис.
Около полудня, правда, не на мою скамейку, а на соседнюю, села
темноволосая девушка с ногой в гипсе. Она пришла в садик на костылях в
сопровождении гувернантки, которая уселась между девушкой и мной. К
счастью, эта немилая дама сидела так, что миссия охранительницы не
выполнялась на все сто процентов. Она сидела на краю скамейки, а девушка,
вытянув больную ногу, откинулась на спинку. Таким образом, я мог изучать
ее профиль. Время от времени она оборачивалась, чтобы сказать что-то своей
бонне, и тогда я видел ее лицо полностью. Оно было скорее круглое, чем
овальное, с карминовыми губами, фиолетовыми глазами, тонкими бровями и
длинными вьющимися волосами. Небольшая прядка спадала на лоб. Когда
подошла старая торговка кантонскими булочками - длиннее ладони и такие
горячие, что нужно было есть очень осторожно, словно они живые, - я
воспользовался ее посредничеством и купил одну для себя, а две послал
девушке и ее служанке. Старуха решительно отвергла подарок. Однако, к моей
радости, девушка взяла булочку. Ее горящие глаза и зардевшиеся щеки
красноречиво говорили о желании получить подарок. Я понял это из ее
жестов. "Отказ без всякого повода может обидеть незнакомца. Я голодна и
сама хотела купить булку. Отказ от того, что ты хочешь, когда кто-то
преподносит это в подарок - безумие", - казалось, говорила она своей
гувернантке. Торговке посредничество пришлось явно по вкусу, на ее глаза
накатили слезы при одной мысли, что ей придется вернуть мне деньги -
банкноту небольшой стоимости. В конце концов, они начали так громко
ругаться, что я услышал голос девушки. Он был очень приятный и низкий.
Наконец, служанка согласилась принять булочки. В благодарность она
кивнула в мою сторону, а девушка подмигнула мне за ее спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23