– Но почему бы ей не помочь? Проверить, жив Рошманн или мертв, ловили его когда-нибудь или нет.
– Так что же ты хочешь лично от меня? – спросил Гоффманн.
– Отправить меня в командировку по этому делу. Если ничего не получится, я его брошу, да и все.
Гоффманн повернулся на крутящемся стуле к окнам, выходящим на гамбургский порт, оглядел растянувшиеся на километры доки.
– А ведь бывшие фашисты не в твоем вкусе, Миллер. Откуда такой интерес?
Миллер глубоко задумался. Самым сложным и важным в работе свободного журналиста было протолкнуть замысел издателю.
– Во-первых, материал просто-напросто заманчивый. Если «Комета» разыщет преступника, которого не в силах найти полиция, это станет сенсацией.
– Ты не прав, – покачал головой Гоффманн, взглянув на декабрьское небо за окном. – Публику это не заинтересует. И в командировку я тебя не отправлю.
– Но послушайте, repp Гоффманн. Ведь Рошманн убивал не поляков или русских, а немцев. Хорошо, немецких евреев, но все же немецких. Почему никто не захочет узнать об этом?
Гоффманн отвернулся от окна, положил локти на стол и опустил подбородок на костяшки пальцев.
– Миллер, – сказал он, – ты отличный журналист. Мне нравится, как ты подаешь материал – у тебя есть свой стиль. К тому же ты – прирожденная ищейка. Ведь я без труда могу нанять двадцать, пятьдесят или даже сто человек, которые выполнят все, что им предпишут, сделают статьи о том, на что им укажут. Однако сами материал не раздобудут никогда. В отличие от тебя. Именно поэтому я не раз посылал тебя в командировки в прошлом, пошлю и в будущем. Но не теперь.
– Почему? Это же отличная тема.
– Ты еще молод, а поэтому позволь мне объяснить тебе суть журналистики. Написать хорошую статью – только полдела. Ее еще нужно уметь продать читателю. Первым занимаешься ты, вторым – я. Именно поэтому мы и сидим на своих местах. Ты считаешь, будто твою статью станут читать потому, что в рижском концлагере сидели немецкие евреи. Так знай, именно поэтому ее никто читать и не будет. Близко к ней не подойдет. И до тех пор, пока у нас в стране не примут закон, предписывающий, что людям читать и какие журналы покупать, они будут читать то, что им хочется. Именно такие статьи я в «Комете» и печатаю. Статьи, какие хочет читатель.
– Но почему же он не пожелает прочесть о Рошманне?
– А вот почему. Перед войной почти все немцы были связаны или хотя бы знакомы с евреями. В Германии к ним относились лучше, чем в любой другой европейской стране. А потом к власти пришел Гитлер. И свалил на евреев вину и за поражение в первой мировой войне, и за безработицу, и за бедность – словом, за все, что в стране было плохо. Люди не знали, чему верить. Почти каждый был знаком с евреями и не без оснований считал их порядочными людьми. Они не нарушали законы, никому не вредили. Между тем Гитлер обвинил их во всех смертных грехах, поэтому, когда евреев стали хватать и увозить, немцы умыли руки, не вмешались, не запротестовали. И даже поверили тому, кто кричал громче всех. Уж так устроены люди, особенно наши соотечественники. Мы – очень послушный народ. В этом наша величайшая сила и огромнейшая слабость. Это позволяет нам создавать в новой Германии экономическое чудо или идти за таким человеком, как Гитлер, в одну братскую могилу.
Долгие годы никто не решался спросить, что стало с немецкими евреями. Они просто исчезли. Неприятно читать даже о том, что случилось с безымянными евреями из Белостока, Варшавы и Люблина. А ты черным по белому хочешь описать, до чего своим малодушием мы довели собственных соседей, знакомых, друзей. Думаешь, об этом кто-то захочет прочесть? Не обольщайся.
Закончив, Гоффманн развалился в кресле, достал из серебряной шкатулки на столе сигару и поджег ее от золотой зажигалки. Миллер переваривал сказанное. Наконец произнес:
– Вот что имела в виду моя мать.
– Наверняка, – хмыкнул Гоффманн.
– И все же надо разыскать этого мерзавца.
– Оставь свою затею, Миллер. За нее тебя по головке не погладят.
– И дело здесь не только в читателях, так? Есть и другая причина, верно?
Гоффманн хитро взглянул на Миллера сквозь сигарный дым и бросил:
– Да.
– Вы их... до сих пор боитесь? – спросил Миллер.
– Нет, – покачал головой Гоффманн. – Просто не хочу иметь неприятностей.
– Каких?
– Ты слышал о человеке по имени Ганс Габе?
– О романисте? Да, а что?
– Раньше, в начале пятидесятых, в Мюнхене у него был свой журнал, «Эхо недели». Габе ненавидел нацистов и опубликовал в нем серию статей о бывших эсэсовцах, которые жили и не тужили в Мюнхене.
– И что же с ним случилось?
– С самим Габе – ничего. Просто однажды он получил больше писем, чем обычно. Часть их была от рекламодателей, отказывавшихся от услуг журнала. А одно письмо пришло из банка. С требованием погасить накопившийся долг немедленно. Словом, через неделю журнал пришлось закрыть. Теперь Габе пишет романы. Хорошие. Но журнала у него больше нет.
– А как прикажете быть нам с вами? Дрожать от страха?
Гоффманн обиженно взмахнул сигарой:
– Я этого не заслужил, Миллер. Я раньше ненавидел этих сволочей, ненавижу и теперь. Но знаю и читателей. Им до Рошманна нет никакого дела.
– Ладно. Простите, но я всё же займусь им.
– Послушай, Миллер. Если бы я не знал тебя, то подумал бы, что тобой движет какое-то личное чувство. А в журналистике это недопустимо. Кстати, на что ты собираешься жить во время поисков Рошманна?
– У меня есть кое-какие сбережения. – Миллер поднялся, собираясь уходить.
Гоффманн встал и вышел из-за стола:
– Вот что я тебе скажу. Как только Рошманна арестуют, я твой материал возьму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86