Он несколько раз глубоко вдохнул и взял себя в руки. Голос его пришел в норму, но руки продолжали дрожать, и он должен был упереться кончиками пальцев в крышку стола.
– Сегодня я выступлю на митинге во Владимире, самом большом за всю предвыборную кампанию. Завтра его передадут по всем станциям. Потом я буду обращаться к народу каждый вечер до самых выборов. Средства найдутся. Это мое дело. Пропагандистские вопросы – в ведении Кузнецова.
Он протянул руку и ткнул указательным пальцем прямо в лицо Гришина.
– Твое дело, Анатолий, – одно, и только одно. «i» Останови саботаж! «/p» «/i»
Комаров тяжело опустился в кресло и жестом отпустил Гришина. Не говоря ни слова, Гришин проследовал по ковру к двери и вышел.
В коммунистические времена был только один банк – сберегательный. После падения коммунизма и с появлением капитализма банки стали появляться как грибы после дождя, пока их количество не перевалило за восемь тысяч. Многие действовали по принципу «кто не успел, тот опоздал»; аферисты быстро сворачивали свою «деятельность», и деньги вкладчиков бесследно исчезали. Устоявшие учились банковскому делу на ходу, потому что в коммунистическом государстве такого опыта почти не имелось.
И банковское дело не было безопасным занятием. За десять лет убили более четырехсот банкиров, обычно из-за того, что они не приходили к соглашению с бандитами в вопросах необеспеченных займов или других форм незаконного сотрудничества.
К концу девяностых годов ситуация стабилизировалась, остановившись на четырех сотнях относительно надежных банков. С пятьюдесятью главными из них Запад выражал готовность иметь дело.
Банки концентрировались в Санкт-Петербурге и Москве, главным образом в последней. Словно копируя систему организованной преступности, банки тоже объединились в так называемую первую десятку, которая держала в своих руках восемьдесят процентов бизнеса. В некоторых случаях размер инвестиций был так велик, что это было под силу только консорциуму двух или трех банков, работающих вместе.
Зимой 1999 года главными среди крупных банков считались «Мост-банк», «Смоленский» и самый крупный из всех – Московский федеральный.
В главный офис Московского банка в начале декабря и обратился Джейсон Монк. Охрана выглядела не хуже, чем в Форт-Ноксе.
Из– за угрозы их жизни и здоровью председатели крупных банков имели собственные службы охраны, по сравнению с которыми личная охрана президента США выглядела жалкой. К этому времени многие перевезли свои семьи кто в Лондон, кто в Париж, а кто в Вену и летали на работу в Москву на личных самолетах. Когда они находились в России, их личная охрана насчитывала сотни человек. И еще тысячи требовались для охраны филиалов их банков,
Получить интервью лично у самого председателя Московского федерального банка, не договорившись об этом заранее за несколько дней, было неслыханным делом. Но Монк добился этого. Он принес с собой нечто, тоже совершенно неслыханное.
После того как его обыскали и содержимое его кожаного портфеля проверили на первом этаже высотного здания, Монка сопроводили в приемную управляющего, находившуюся тремя этажами ниже личных апартаментов председателя.
Там принесенное им письмо внимательно изучил приятный молодой человек, безупречно говоривший по-английски. Он попросил Монка подождать и исчез за тяжелой деревянной дверью с кодовым замком. Потянулись минуты ожидания, два вооруженных охранника не спускали с Монка глаз. К. удивлению секретаря, сидевшего за столом, личный помощник вернулся и попросил Монка следовать за ним. За дверью его снова обыскали и с ног до головы проверили электронным сканером; приятный русский извинился.
– Понимаю, – сказал Монк. – Трудные времена.
Двумя этажами выше его ввели еще в одну приемную, а затем в личный кабинет Леонида Григорьевича Бернштейна.
Письмо, принесенное Монком, лежало на столе. Банкир, невысокий, широкоплечий, с вьющимися седыми волосами, острым проницательным взглядом, в темно-сером, прекрасного покроя костюме, сшитом на Сэйвил-Роу, поднялся и протянул руку. Затем он указал Монку на стул. Монк заметил, что у приятного молодого человека, сидевшего у задней стены, что-то выпирает под левой подмышкой. Он, возможно, и учился в Оксфордском университете, но Бернштейн позаботился и о том, чтобы тот закончил свое обучение на стрельбище в Квонтико.
Банкир указал на письмо.
– Итак, как же обстоят дела в Лондоне? Вы только что приехали, мистер Монк?
– Несколько дней назад, – ответил Монк.
Письмо, написанное на очень дорогой кремовой бумаге. сверху украшали пять расходившихся веером стрел, символизирующих пятерых сыновей Мейра Амшела Ротшильда. Бумага была подлинной. А вот подпись сэра Эвелина де Ротшильда под текстом – фальшивой. Но редкий банкир не принял бы личного представителя, присланного председателем «Н.М.Ротшильд», Сент-Свитин-лейн, Сити, Лондон.
– Как здоровье сэра Эвелина? – спросил Бернштейн.
– Хорошо, насколько мне известно, – сказал Монк по-русски, – но он не подписывал этого письма. – И услышал за спиной шорох. – Я буду очень признателен, если ваш молодой друг не всадит пулю мне в спину. На мне нет бронежилета, и я предпочитаю остаться в живых. Кроме того, у меня нет с собой ничего опасного, и сюда я пришел не для того, чтобы попытаться нанести вам вред.
– Тогда зачем вы пришли?
Монк изложил все события начиная с 15 июля.
– Чепуха, – сказал Бернштейн. – Никогда в жизни не слыхал такой чепухи. Я знаю о Комарове. По крайней мере считаю, что знаю. На мой вкус, он чересчур правый, но если выдумаете, что оскорбление евреев – что-то новое, то вы ничего не знаете о России.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167