Выбирать пришлось между Дьемами с их коррупцией на Юге и Хо и генералом Гиапом на Севере. Я сражался под началом Гиапа. Видел в нем настоящего героя. Я выбрал коммунистов.
— Вы все еще были холостяком?
— Нет, уже женился на моей первой жене. У нас было трое детей.
— Они все еще там?
— Нет, умерли.
— Болезнь?
— Бомбы, сброшенные с «Б-52».
— Продолжайте.
— Пришли первые американцы. Еще при Кеннеди. Вроде бы как советники. Но для нас режим Дьема стал еще одним марионеточным правительством, таким же, как те, что были и при японцах, и при французах. Вновь мою страну оккупировали иностранцы. Я вернулся в джунгли, чтобы сражаться.
— Когда?
— В тысяча девятьсот шестьдесят третьем.
— Еще десять лет?
— Еще десять лет. Когда все закончилось, мне уже было сорок два, и половину моей жизни я прожил как животное, голодный, больной, испуганный, под постоянной угрозой смерти.
— Но после 1972 года у вас появился повод для радости, — заметил Декстер.
Вьетнамец покачал головой.
— Вы не понимаете, что произошло после смерти Хо в 1968 году. Партия и государство попали в другие руки. Многие из нас сражались за свою страну в надежде, что в ней найдется место инакомыслию. Но те, кто выхватил власть из рук Хо, придерживались других взглядов. Патриотов одного за другим арестовывали и казнили. Приказы исходили от Ле Дуана и Ле Дык Тхо. Они не обладали внутренней силой Хо, который понимал, что не могут все люди шагать строем. Эти знали только один способ борьбы с несогласными — физическое уничтожение. Власть секретной полиции росла день ото дня. Вы помните наступление 1968 года, наступление Тет?
— Чертовски хорошо.
— Вы, американцы, похоже, думаете, что мы одержали в нем победу. Это не так. Задумали наступление в Ханое, приписав авторство генералу Гиапу, который на самом деле потерял всякое влияние. Вьетконгу приказали перейти в наступление. И оно нас погубило. Как того и хотелось Ле Дуану. Сорок тысяч наших лучших офицеров и солдат погибли в смертоубийственных операциях. В том числе и все лидеры освободительной войны на Юге. С их смертью Ханою более не угрожало соперничество. Кадры северовьетнамской армии возглавили наши отряды, аккурат перед окончательной победой. Я был одним из немногих выживших южновьетнамских националистов. Я хотел жить в свободной, объединившейся стране, где нашлось бы место и свободе культуры, и частному сектору, и фермерским хозяйствам. Сражался за одно, а получилось другое.
— Что именно?
— Настоящие погромы начались после окончательного захвата Юга в 1975 году. Два миллиона китайцев лишили всего нажитого, обрекли на рабский труд или бегство из страны. Я возражал. И не только я. Тогда появились концентрационные лагеря для вьетнамцев. Сейчас в них двести тысяч заключенных, в основном с Юга. В конце 1975 года агенты Сонг Анг, секретной полиции, пришли за мной. Я написал слишком много писем протеста, в которых говорил, что преданы идеалы, за которые я боролся. Им это не понравилось.
— И сколько вам дали?
— Три года лагерей, стандартный срок на «перевоспитание». Потом три года под постоянным наблюдением. Меня отправили в лагерь в провинции Хатай, в сорока километрах от Ханоя. Они всегда посылают человека подальше от дома, чтобы затруднить побег.
— Но вы сумели убежать?
— Сумела моя жена. Она действительно медсестра, как и специалист по поддельным документам. А я действительно был директором школы в те недолгие годы мира. Мы встретились в лагере. Она работала в лазарете. Я пришел с абсцессами на обеих ногах. Мы разговорились. Полюбили друг друга. Можете себе такое представить, в нашем-то возрасте. Она вытащила меня оттуда. Ей удалось сохранить золотые украшения, так спрятать, что их не нашли, не конфисковали. На них мы и купили билет на сухогруз. Теперь вы все знаете.
— А почему вы думаете, что я могу вам поверить? — спросил Декстер.
— Вы говорите на нашем языке. Вы там были?
— Да, был.
— Воевали?
— Да.
— Тогда я скажу вам, как солдат — солдату: когда видишь, что проиграл, это надо признавать. Так что перед вами человек, который проиграл окончательно и бесповоротно. Так мы идем?
— И куда, по-вашему, вы должны идти?
— В Службу иммиграции, естественно. Вы же должны вывести нас на чистую воду.
Кел Декстер допил кофе и поднялся. Майор Нгуен Ван Тран тоже начал вставать, но Декстер положил руку ему на плечо, заставив опуститься на стул:
— Не спешите, майор. Война закончилась. Она шла далеко отсюда и давно. Так что постарайтесь насладиться остатком жизни.
На лице вьетнамца отразилось крайнее изумление. Он только и сумел, что кивнуть. Декстер повернулся и ушел.
Выходя на улицу, Кел чувствовал, что его что-то гложет. Что-то связанное с выражением лица вьетконговского офицера. Вроде бы он уже видел это крайнее изумление.
И в конце улицы многие прохожие оглянулись на гомерический смех молодого адвоката, который, откинув голову, смеялся над неисповедимостью путей господних. Сам того не замечая, он потирал левую руку, на которую в тоннеле, глубоко под землей, враг плесканул горячее пальмовое масло.
Произошло это 21 ноября 1978 года.
Глава 10
Трудяга
К 1985 году Кел Декстер ушел из юридической фирмы «Хонимен Флейшер», но не на ту работу, которая могла привести к особняку в Уэстчестере.
Стал государственным защитником, или, как называли их в Нью-Йорке, бесплатным адвокатом. На новом месте он не мог рассчитывать ни на славу, ни на большие гонорары, зато получал то, чего не дало бы ему ни корпоративное, ни налоговое право: моральное удовлетворение от работы.
Анджела легко согласилась с его решением, чего он, честно говоря, не ожидал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103