Всем, кто отмечен властью слов
и равнодушием зловещим -
им было тысячи Голгоф,
невинно сложенных голов -
свой счет предъявит человечность.

Объединится стук сердец
проникновенностью могилы,
привычною для наших мест
и возродится павший крест
величием духовной силы.

И утвердится в мире стыд
за немоту и ущемленность,
что светоч наш умолк и спит,
и на земле, где он зарыт,
справляет тризну приземленность.

Пусть сорок дней - не сорок лет,
нам память сохранит пришельца,
и не исчезнет в душах след
целителя невзгод и бед
и слова русского умельца.

***
Юрий Верзилов
О певце ни стихов, ни заметок,
не отыщешь в газетном столбце.
Мой редактор глотает таблетки
и вздыхает и мрачен в лице.
Не податься ль куда на вакантное?
Понимает, не глуп старина,
почему у могилы в Ваганьково
сорок суток дежурит страна.



4-6





Стыдно старому думать, что скоро
каждый и без печати поймет,
что не просто певца и актера
так чистейше оплакал народ.

Мало ль их, что играют играючи,
что поют и живут припеваючи?
Нет! Ушел надорвавшийся гений,
раскаляющий наши сердца,
поднимающий трусов с коленей
и бросающий в дрожь подлеца.

Как Шукшин, усмехнувшись с экрана,
круто взмыл он в последний полет.
Может кто-то и лучше сыграет,
но никто уже так не споет...

Уникальнейший голос России
оборвался басовой струной.
Плачет лето дождями косыми,
плачет осень багряной листвой.

На могиле венки и букеты
о народной любви кричат.
А газеты? Молчат газеты!
Телевизоры тоже молчат.

Брызни солнышко светом ярким,
душу выстуди крик совы!
Воскресенский прекрасно рявкнул!
Женя, умница, где же вы?

Подлость в кресле сидит, улыбается
славу, мужество - все поправ.
Неужели народ ошибается,
а дурак политический прав?

Мы стоим под чужими окнами,
жадно слушаем, рот разинув,
как охрипшая совесть России,
не сдаваясь, кричит о своем...

***
Марина Зис 2.09.80 40 дней.
Она пришла и встала у березы,
склонила голову на грудь,
в ее руках одна лишь роза,
и белая притом - не позабудь!
Прошла походкой тонкой, нежной,
под взглядами толпы людской,
со вздохом скорби неизбежной
со взглядом, скованным тоской.
Народ пред нею расступился,
и замер весь поток живой.
И та далекая, чужая
вдруг стала близкой и родной.
Ее печаль и наше горе
хотелось вместе разделить.
(Хоть кто-нибудь бы догадался
зонт от дождя над ней раскрыть).
Под проливным дождем стояла,
в глазах и слезы, и печаль,
в немой тоске не замечала,
как мокла траурная шаль.
Умчалось время золотое -
в беде и в радости вдвоем.
Была и другом и женою
и музой доброю при нем.



4-7





Все в прошлом, как беда случилась?
себе простить ты не смогла,
как что-то в жизни упустила
и как его не сберегла.

Теперь ничто уж не исправишь,
тех дней счастливых не вернуть,
последний поцелуй, последний взгляд оставить,
прощай, мой друг, не позабудь!

***

М. Влади

А как тут жизнь в вине не утопить
коль мир такой порочный и бездушный?
Гитара в розах, ты сгорел "в огне",
что будет с нами, стадом равнодушных?

Не уходи! Не покидай мой город!
Он без тебя тобой не будет полон
без струн твоей гитары и без песен
он будет неудобен, будет пресен.

И страшно мне в театр войти,
на полутемной сцене
мне больше не найти тебя и твоей тени.
Не слышать голос твой, надорванный страданьем
и той, что рядом нет, и долог путь к свиданью.

Ума не приложу, как свыкнусь с этой мыслью,
незаменимы все, кто дорог нам и близок.

***

Спасибо, друг, что посетил
последний мой приют.
Постой один среди могил,
почувствуй бег минут.

Ты помнишь, как я петь любил,
как распирало грудь.
Теперь ни голоса ни сил,
чтоб губы разомкнуть.

И воскресают, словно сон,
былые времена
и в хриплый мой магнитофон
влюбляется струна.

Я пел и грезил, и творил,
я многое сумел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20