.. И вот теперь он.
Мой товарищ продолжал тормошить его:
- Ну что? Что тебе?
- Не могу,- сорванным, обвисшим голосом прошептал он.
- Может, помочь чем? Чем помочь-то тебе?
- Не знаю.
- Ему бы куриного бульончику... желудок отмягчить,- посоветовала старушка из нашего купе; мы и не заметили, как вокруг нас собрались люди.
- Ему не куриный бульончик, ему хороший стопарь нужен,- громко, увесисто, зная, по-видимому, толк в этих делах, предложил рыжий верзила, возле которого держались побывавшие у нас мальчик и девочка. Все разом загалдели:
- Ага, стопарь-то его и довел. На стенку лезет.
- Ему стопарь - его связывать надо. Рот затыкать надо.
- И так едем как в вытрезвителе. И ни одной власти нету, все разбежались. Бригадира вызывали - где он?
- А поедешь - как в морге,- пробасил верзила.- Не видите, какой у него хмель злой? Он задавит его.- После этих слов уже не оставалось сомнений, что верзила - отец мальчика и девочки.- Он окочурится здесь - кто будет виноват?
От нашего купе подскочил мужчина в трико:
- Поэтому и надо его немедленно снять. Я предлагал... Так ехать невозможно. Тут люди.
- У него и билета, поди-ка, нету. Он, поди-ка, открытую дверку увидал и полез. Он перепутал дверку-то.
- Он много чего перепутал.
Напротив меня оказалась ядреная, широкой кости, со свежего воздуха старуха с продублен-ным лицом. Она взмахивала могучими руками:
- Голики! Голики несчастные! Всех бы поганой метлой повымела! Измотали, измучили народ. У меня зять...
- Развели демократию для пьяниц.- Это опять наше образованное трико.Тут мы на высоте-е, тут мы сто очков кому угодно.
А тот, из-за кого разгорелся весь этот сыр-бор, уткнулся опять головой в столик и слабо, обморочно постанывал - на исходе, казалось, последнего духа.
Товарищ мой слушал-слушал, думал-думал и поднялся. Он решил внять совету верзилы.
- Работает сейчас ресторан, не знаете? - спросил он.
- Ступай, ступай, милок. Че другое, а эта завсегда в работе,- съязвила старуха с вольного воздуха.- Только свистни - все запоры падают. Коров, свиней не напоят, а для мужиков поилка денно и нощно, в любую непогодь бежит. Не сумлевайся.- Вредная, видно, была старуха, добавила: - Тебе, поди-ка, и самому невтерпеж.
Олег вернулся с бутылкой портвейна. Люди к этому времени разошлись, только верзила, чувствующий ответственность за совет, сидел вместе со мной возле несчастного.
- Может, обойдется, не надо? - спросил его Олег.
- Глядите сами,- пожал плечами верзила.- Я бы дал. Ишь, он дышит как. Нехорошо дышит. Хмель, он, конечно, потом свое стребует, но пускай маленько передохнет мужик. Сразу обрывать опасно, я знаю. Ему бы теперь потихоньку на тормозах спускать.
На этот раз долго расталкивать мужика не пришлось - наверно, он слышал наши приготов-ления. Он поднял голову и, увидев поставленный перед ним стакан с вином, долго и строго смотрел на него, словно что-то вспоминая, потом обвел нас донельзя угнетенным, измученным взглядом и, зажав в руках стакан, отвернулся к окну. Вагон потряхивало; слышно было, как стекло бьется о зубы. Он пил долго, как и все дошедшие до предела люди этого сорта, маленькими, осторожными глотками, раздирая спекшееся горло. Выпил, поставил стакан, с трудом отцепил руки и прохрипел:
- Еще.
- Погоди, не гони,- остановил его верзила.- Поглядим на тебя. Послушаем, что скажешь.
Мужик замер, прислушиваясь к себе, и что-то услышал - сморщился и взялся растирать грудь.
- Достало? - спросил верзила.
- Нет.
- Давно это... в вираж вошел?
- Не знаю. Не помню.- Он говорил с трудом, хрипло и натужно, у него и слова выходили как обугленные. Голова его норовила упасть, он рывками встряхивал ее и задирал, показывая короткую, скрученную толсто и мощно, мускулистую грязную шею.
- Сам-то откуда будешь, из каких краев?
- Из Москвы.
- Ой, трекало! Ой, трекало! - всплеснула руками вышедшая опять на разговор вольная старуха.- Ты уж ври, да не завирайся. Станут в Москве таких держать!
- А кто его там держит? - отозвался из соседнего закутка чей-то голос.- Мы с вами не в метро по белокаменной едем.
- Всю биографию рисовать? - спросил мужик - в нем, похоже, начал продираться свой голос - и покосился на бутылку в руках у Олега.
- Налей,- позволил верзила.- Сердится - в пользу, стало быть, пошло. Только не полный, хватит ему половины.
Олег налил полстакана. Мужик выпил на этот раз попроворней, в глазах у него появился острый блеск. Чтобы не оставлять ему надежду, мы разлили остатки портвейна в три принесенные ребятишками посудины и тоже выпили. За здоровье москвича. Он посмотрел на нас проснувшими-ся крохами вялого любопытства, но все в нем еще было тяжелым, малоподвижным и закаменев-шим, и он никак не отозвался на наш тост.
- Как звать-то тебя? - продолжал допытываться верзила.
- Герольд.
- Как?
- Герольд.- Мужик закашлялся над собственным именем.
- Не русский, что ли?
- Русский.
- А пошто так зовут?
- Откуда я знаю? Отец с матерью назвали.
- Кажется, это скандинавское имя,- предположил мой товарищ.
Верзила подумал:
- Ты, мужик, с таким имечком, однако, не за свое ремесло принялся. Тебе соответствовать надо. А вправду русский?
- А что ты - по роже не видишь?
- Господи! - тяжело вздохнула старуха.- Кого только не увидишь! С кем только не стакнешься! И чего ты мне на добрых людей не дашь поглядеть?!
- И давно ты, герой, или как там тебя, бичуешь? - не отставал верзила.
Мужик не ответил, занятый чем-то в себе, каким-то происходящим внутри опасным движением.
- Баба-то есть? - спросила старуха и, когда он и на этот раз не отозвался, уверенно сама себе сказала: - Выгнала. Кто, какая дура с этаким обормотом жить станет?
1 2 3