А если выйдет не очень хорошо – надо постараться сделать еще лучше. Такая уж наша гномья доля… Благодарю за внимание!
Хоть Дайнис и завершил свою речь весьма изящно, председатель остался недоволен.
– Если тебя слушать, получается, что нам и собираться не стоило. Значит, продолжать в том же духе, и ладно? Петь старую песню?! А? Так тебя понимать?
– Насчет марша, – ответил Дайнис, – беру вину на себя – мне так написалось. А Дилидон даже сердился…
– Сперва сердился, потом согласился! – крикнул Бульбук.
– Ладно. Надоел этот, сочиним другой…
Потом слова попросил Мураш, который все время молчал и беспокойно щипал мох.
– Я – коротко, – сказал он. – Надо учиться у природы, а эти наши споры – просто, чтобы лясы поточить… Любая тварь при виде человека убегает и кричит каждому, кого встретит: «Эй, прячьтесь!» Кто ни крикнет – зверь или птица, большой или малый – эти слова понятны всем: «Эй, прячьтесь!» Ясно же, что с человеком не повоюешь, а дружить с ним – все равно, что служить ему.
– Можно словечко? – крикнул Дайнис.
– Пожалуйста, – разрешил Оюшка.
– Смотря как служить, – Дайнис подчеркнул слово «как». – Даже канарейки, не говоря уже о лошадях, собаках, кошках да пчелах, делают людей друзьями. Не всех, конечно, но некоторых людей именно животные делают людьми!
– Не знаю… – развел руками Мураш. – Если нам хочется стать канарейками, то Мудрик, пожалуй, добился своей цели, и нам незачем его спасать. Но для меня нет ничего страшнее, как видеть птицу или белку, или другого зверька в клетке. Лучше погибнуть, чем своими мучениями радовать того, кто тебя пленил.
– Верно! – крикнул Бульбук, да так громко, что даже Ворон на вершине ели вздрогнул.
– Ну что ты кричишь?.. – пожурил Бульбука Оюшка. – Хочешь, чтобы, услышав тебя, звери задрожали и закричали: «Эй, прячьтесь!»?
– Вот именно!.. – подхватил Мураш. – Бульбуку порой хочется, чтобы все его боялись. Я предлагаю держаться середины: давайте по возможности делать добро, но не забывать и о лозунге: «Эй, прячьтесь!»
Мураша поддержал Дилидон, – он сказал, что ему нечетко добавить. Гномам следует соблюдать осторожность, но для освобождения Мудрика все-таки стоит воспользоваться услугами Расяле. Кто, как не она, откроет замурованный леток?
– Нет! – запротестовал Бульбук. – Мы не вправе больше рисковать своими. Завтра смастерим какой-нибудь инструмент, призовем на помощь Ворона, Ежа и, как только стемнеет…
«…в поход!» – хотел добавить Бульбук, но наверху неожиданно каркнул Ворон:
– Эй, прячьтесь!
Повторять не пришлось. Когда по лесной тропе приблизились Джим и Микас, несшие в торбе кота, гномы уже скрылись в чаще. Одни бежали, испугавшись неожиданного крика, другие радуясь, что подвернулся случай кончить надоевшие споры.

СКАЗКА О ДВУХ КОРОЛЯХ

После резкого разговора с гномом, Гедрюс в тот день больше не подходил к улью, и Мудрик призвал всех узников немедленно взяться за работу. Полосатая гусеница перестала стонать и прилежно пряла нить для своей постельки, а мышь сгрызла еще орех и принялась за стенку улья. Доска попалась толстая, но из мягкого дерева, и, по расчетам ученого, до утра, самое последнее до полудня, мышь должна была прогрызть ее насквозь.
И вот вечером, когда по крышке барабанил дождь, а в улье кипела работа, Мудрик неожиданно услышал шаги и таинственное шушуканье. Это были Микас с Джимом. Они сняли крышку улья и принялись вытряхивать туда из торбы пленника. Кот Черныш, которому понравилось в мешке, царапался, мяукал и долго не давался. Наконец они закрыли улей крышкой и, хихикая, убежали. Кот, даже не осмотревшись, куда он попал, завыл и заметался между рамами.
– Ой, полегче! Ты здесь не один! – предупредил его Мудрик, потому что кот одним ударом хвоста вышиб у него из рук книгу. Черныш в ответ подцепил когтем гнома за шиворот и, ощерившись, процедил сквозь зубы:
– А ты кто такой?
– Сам видишь… – ответил Мудрик. – И не вздумай срывать злость на нас!
– А вот и вздумаю!.. – пригрозил кот.
– Пусти! – повелительно сказал гном. – Мы такие же узники, как и ты.
– Но меня-то за что? За что меня сюда упрятали? – вопил кот, в отчаянии заглядывая в леток. – Сколько себя помню, все меня уважали и ласкали. Никаких пакостей я людям не делал… Эй ты, малявка! Слышишь, что тебе говорят?
– Слышу. И не кричи так, пожалуйста. А то уши лопнут.
– И пускай лопнут! Хорошо тебе, если знаешь, за что сидишь… Эй, на по-омощь! Лю-юди! – выводил Черныш.
Вопил он, однако, не теряя достоинства. В его завываниях слышалась нотка горечи, и, как всякий хороший певец, Черныш завершил свою арию душераздирающим воплем:
– По-моги-ите! Не вино-вен я…
– Браво! – захлопал в ладоши Мудрик. – Брависсимо!
– Тебе-то хорошо, – снова сказал кот. – Видать, знаешь, за что сюда попал.
– Если тебе от этого станет легче, – ответил ученый, – я могу сказать, в чем можно тебя обвинить…
– Неужели… – не то удивился, не то пригрозил кот.
– Говоришь, любили тебя, ласкали… – стал объяснять Мудрик, заслонив собой сомлевшую от страха мышку. – Спрячь-ка для начала когти и скажи, уважаемый, любил ли ты сам хоть кого-нибудь?
– Люби-ил… – нетвердо протянул кот.
– Правда?.. Всех людей и животных побольше себя ты делил на полезных и бесполезных. А всех, кто тебя меньше, – на съедобных и несъедобных. Разве не так?
– Сейчас я тебе отвечу, отве-ечу… – пообещал кот и поточил о раму когти.
– Наловчился мурлыкать, – продолжал Мудрик, – да ластиться, чтобы хозяйка налила тебе молока или чтоб Микас почесал за ухом. А если кто брал тебя за лапу, она казалась такой мягонькой, даже мягче хвоста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48