Мне она так говорила:
Ц Вот ведь мой-то Ц как карандаш, и щеки что клюковка. А я словно коромысл
о. А почему? Потому что он умней меня. А я дура баба. Все-то мне больше всех на
до было. Как сейчас помню, дергаем лен наперегонки. Справа соседка Наталь
я, слева Матрена Никитина. А я посредине гоню. А ты знаешь, что это за работа
? День-деньской на ногах и согнувшись, как крюк. От льна глаза заволокет зе
ленью, а я все жму и жму. Искоса взгляну на Матрену Ц догоняет; еще сильней
поднажму. А в глазах уже не зелень Ц кольца огненные плавают. Остановишь
ся Ц спину не разогнуть; страшно, как бы пополам не переломиться. Вот так
домой и ковыляешь, как коромысло, и подымалку руками придерживаешь, чтоб
с пояса не свалилась. А гордость все равно распирает: опять Наташку с Матр
еной обогнала. Вот ведь дурость-то какая.
Ц Это не дурость, а характер, Ц возразил я.
Ирина Васильевна махнула рукой:
Ц Ну какой там характер, глупость одна. Ц Но, подумав, согласилась: Ц Мож
ет, и характер… Вот у Наденьки-то, внучки, тоже мой, беспокойный характер. Т
олько он у нее по другой линии пошел, по общественной. Дома по хозяйству па
лец о палец не стукнет, а для общества лоб разобьет…

Наденька

С Наденькой я познакомился раньше Ц весной.
Приятель, страстный охотник, уговорил меня съездить в Р*** район, в деревню
Апалево, на глухарей. В условленный день и час в полном снаряжении я был на
вокзале. Но приятель на этот раз подвел меня. Я поехал один и к вечеру приб
ыл в Апалёво. На ночлег к Кольцовым охотно согласилась проводить меня ос
троглазая, шустрая девчонка. Всю дорогу она тараторила без умолку:
Ц Они, дяденька, всех пускают ночевать. И денег за постой не берут. А дом-т
о у них ужасно пребольшущий. Две большие избы и одна маленькая, только они
в маленькой не живут. Денег-то, смотрите, им, дяденька, не давайте, а то обид
ится бабушка Ирина. Они хотя и богатые люди, а добрые, Ц наставляла меня д
евчонка. Она шла впереди меня, волоча по жирной грязи, как лыжи грузные сап
оги. На ее узких плечиках висело плюшевое пальтишко, сшитое с расчетом на
вырост.
Встретили меня Кольцовы весьма странно. На мое «здравствуйте» никто не о
тветил. За столом сидел старичок и дергал за кончик свою узкую бороденку.
Около печки старуха, согнувшись пополам, толкла в чугуне картошку. Я стоя
л на пороге с шапкой в руках и ждал. Старуха подняла голову:
Ц Что ж зря стоять-то? Скидывайте одежку, вешайте на свободный гвоздь. Во
т как приберусь, так и заужинаем. Аль самоварчик поставить?
Ц Неплохо бы, Ц охотно согласился я.
После сырой, промозглой погоды здесь, в теплой избе, насквозь пропахшей к
вашеной капустой, меня прохватил приятный озноб.
Я разделся и подсел к старичку. Он, не переставая улыбаться, смотрел на мен
я, потом через стол протянул руку и представился:
Ц Алексей Федорыч Кольцов.
Я поспешно вскочил и невнятно пробормотал фамилию. Старик, кажется, не об
ратил на это никакого внимания и продолжал дергать бородку и улыбаться.
Не зная, как начать разговор, я тоже стал улыбаться и подмигивать:
Ц Ну как глухари-то, поют?
Алексей Федорович перегнулся через стол:
Ц Чего ты говоришь-то?
Ц Глухари, наверное, вовсю поют, Ц громко повторил я.
Ц Не понимаю, о ком ты говоришь. Ц Алексей Федорович махнул рукой, отвер
нулся к окну и стал пристально смотреть на затянутую сумерками улицу.
Ц Ты, товарищ, пройди на чистую половину. А с моим стариком не разговориш
ься, Ц сказала хозяйка.
«Чистую половину» от кухни отделяла дощатая перегородка. Просторная ко
мната была обставлена дорогой светлой мебелью. Стены, оклеенные бархати
стыми лиловыми обоями, были совершенно пустыми. Только над невысоким кни
жным стеллажом висела картина в черной рамке под стеклом. Она поразила м
еня своей простотой и отменным вкусом. На ней был изображен вечер в горах:
слегка подсиненный снег, а на нем густые синие тени от нависших скал и низ
корослых елей. То что картина была редкой, и то, что писал ее не русский худ
ожник, не вызывало сомнения. Но как она могла попасть в Апалёво? Я присел н
а диван, задумался и не заметил, как уснул.
Хозяйка разбудила меня ужинать.
Я прикусывал мягкий ржаной хлеб, пил молоко. Хозяева Ц чай. Алексей Федор
ович, держа обеими руками блюдце, звучно прихлебывал и поминутно вытирал
ладонью лысину. Когда он в третий раз потянулся к самовару с чашкой, Ирина
Васильевна молча дала ему по рукам и перевернула чашку вверх дном. Алекс
ей Федорович обиженно посмотрел на нее, потом на меня, хотел что-то сказат
ь, но раздумал и, махнув рукой, вылез из-за стола.
Я вспомнил о картине и спросил о ней хозяйку.
Ц Австриец оставил, Ц сказала она. Ц В войну у меня ихний полковой докт
ор стоял. А уж как по нашему-то калякал, другому и русскому так не суметь. Ме
ня-то он не иначе как только Ириной Васильевной величал…
Я усмехнулся:
Ц Чем же он был хорош?
Ирина Васильевна поджала губы, взяла щипцы и стала мелко колоть сахар.
Ц Помню, сидим мы как-то, да вот как с тобой. Я его испрашиваю: «Что ж вы буде
те делать-то с нами, как всех завоюете?… Небось колхозы распустите, немецк
ую барщину установите?» А он на мои слова грустно-грустно усмехнулся и го
ворит: «Не надо мне вашей земли Зачем она мне? И войну я ненавижу, и в победу
не верю». От этих слов мне сердце так и сжало, но я совладала с собой, подави
ла радость и пытаю: «Пол-России прошли и в победу не верите?» Ц «Нет, не вер
ю, Ц говорит он. Ц Предчувствие у меня такое». А сам все ходит и ходит по к
омнате, ровно места себе не найдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13