Всем вокруг хорошо, только мне нехор
ошо, и Илоне нехорошо, и Эве нехорошо. А может, еще кому-нибудь нехорошо? Кто
его знает… Наверно, в мире всегда так: одним хорошо, другим плохо. Герру Бр
уно Ц хорошо, а чтобы ему было хорошо, Эве должно быть плохо. Этой «твари»
тоже хорошо, и тому почтенному господину: у них свои дома, машины, много де
нег. Все дело в деньгах. Было бы у меня столько денег, чтобы помочь Эве и все
м хорошим людям… Но где их взять?

* * *

Живу теперь в здоровенном ящике, около железной дороги, проходящей через
территорию порта. Их тут целая гора, этих ящиков. Ящик, в котором я живу, так
ой большой, что мне с трудом удалось перевернуть его вверх дном. Я выбил не
сколько досок в одном его конце, и получилось надежное убежище от дождя и
ветра. По соседству, через пару домов, то есть ящиков, проживает старая жел
тая собака, которая то появляется, то пропадает. Ночью она где-то промышля
ет, а днем спит, забившись в тень Сперва я ее старался прогнать, и она убега
ла, поджав хвост, жалобно и обиженно озираясь. Но через некоторое время во
звращалась на свое место. Оставил ее в покое, ей тоже нехорошо. Вот в «Барс
елону» ходит один господин с розовым откормленным мопсом. И мопс этот Ц
тоже собака, но разве сравнишь одну собачью долю с другой… А ведь моя рыжа
я приятельница ничуть не хуже этого мопса Ц спокойная, скромная, никого
не обижает; о чем она думает, я, конечно, не знаю, но она мирная: не трогай ее
Ц и она никого не тронет. Этот же мопс на всех окружающих тявкает, вертитс
я, вырывается, скулит, визжит Ц никакого достоинства собачьего. И хвасту
н первоклассный: подражая хозяину, ходит на задних лапах, курит сигару и п
оказывает еще какие-то там пустяковые номера, таскает в зубах перчатки х
озяина.
Эх, жизнь… собачья… Уго был прав Ц мне тут нечего делать, никому я тут не н
ужен. Я ведь совсем один остался, если не считать рыжего пса. Недавно, напи
вшись до чертиков, упав с четвертого этажа, разбился в лепешку Чухкади; а Д
жимми подцепил где-то сифилис и попал в больницу, а затем, выйдя оттуда, Ц
за решетку. Но ведь есть же у меня мама и брат, и сестра. Черт возьми, зачем м
не чужие мамы и все эти?.. Только там ведь коммунисты, а про них я ничего хоро
шего не слышал. Что, если они возьмут и отправят меня в Сибирь? Там, наверно
е, очень холодно… В Банхофлагере я много об этом слышал.
Легко сказать «поеду», а как? Я знаю многих, кто уехал на родину, но не знаю,
когда и как они это сделали. Они исчезли, и все. Лишь после кто-то что-то ком
у-то говорил, и люди потихоньку узнавали, что такой-то уехал на родину, в Со
ветский Союз.
Есть в Фленсбурге на Бисмаркштрассе дом с красным флагом. Когда-то, прохо
дя с Чухкади мимо этого дома, я услышал от него, что это дом советских пред
ставителей. Наверное, следует пойти туда. Я тогда поделился своим планом
с Чухкади. Он скачал: «Я, брат, сам поехал бы, да нельзя Ц вздернут…» Чухкад
и, возможно, вздернули бы, но меня, думаю, не вздернут. Не должны. Чухкади Ц
он же спекулянт, капиталист, а я что? Мези тоже вздернули бы, наверное, и гос
подина с мопсом, и эту тварь, которая меня за волосы рвала. Все они богачи и
ли были ими. А я что? Нет, меня не вздернут. А так хочется видеть маму…


Тетрадь четвёртая

Год 1947

В Курессааре.

Целый день сижу в этой противной дыре совсем один, если не считать крыс. Эт
и гнусные твари совсем обнаглели, того и гляди укусят за ногу. Предлагал я
Орасу обзавестись кошкой Ц не хочет. Что же, дождется, что эти твари его с
ъедят. Куда это он сегодня пропал? С утра ушел, скоро вечер, а его все нет. На
верное, ищет для меня место. Очевидно, придется идти в лес, к «апостолам». Т
ак думает и Орас. Что ж, я с удовольствием. В лесу интересно, а главное, там м
еня уж не поймают. Но каков гусь этот Эндл… Зачем ему надо было предать мен
я, ведь он же знал, что я не диверсант, не шпион, просто вернулся домой, к род
ным, к маме… Я же не виноват, что их нет, что они уехали куда-то. И о том, что от
ец воевал против коммунистов, я тоже не виноват. Эндл все это знал, как и то,
что я не на парашюте спустился на родной остров, а репатриировался, как со
тни, как тысячи других людей. Скажите, какой бдительный! Ну, ладно, бог даст
Ц сочтемся. Орас говорит: «Надо мстить!» Я согласен.
Уже четыре месяца я на родине. 17 марта меня отпустили из фильтрационного п
ункта, и в тот же день я по льду перешел пролив Муху, чуть не утонул. Лёд был
совсем тонкий, на полпути я потерял палку, а без палки вообще страшно. Част
о встречались расщелины, в них угрожающе булькала черная бездонная вода
. Вдобавок ко всему был туман и дул холодный, пронизывающий ветер. Когда из
тумана вдруг выступили контуры домов, стал виден берег и пограничный пу
нкт, я так обрадовался, что заплакал: живой остался, и дома!
Тремя часами позже я уже радостно шагал по улицам родного города. Навстр
ечу шли люди Ц эстонцы, русские, добрыми казались все. Прошел через парк,
мимо старой крепости к своей улице. Вот и дом голубой, наш дом. Но он показа
лся мне каким-то унылым, странным. Ах вот что Ц занавески на окнах не мами
ны, вязаные, а марлевые. Обеднели, видно. Я постучал в дверь и услышал незна
комый голос. В доме жили чужие, по виду бедные люди. Где же мама? Они не знали
, кто жил в доме до них и куда девались. У соседей узнал, что мамы, вероятно, н
ет на родине, а может быть, и в живых.
Перед уходом немцев приехал отец, увез маму, брата и сестру на полуостров
Сырве, откуда на моторках шли беженцы в Швецию. Затем он вернулся, чтобы ув
езти и ту семью, к которой ушел от нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76