«Юзи! Бахом, бахом жми!..» Раз-два, раз-два, юзом, рывок Ц на мес
те. С носа капает вода, по спине она льется, на лбу блестит она, соленая, свят
ая вода. Одна за другой меняются машины, и мы все юзим и юзим, без перекура, д
о обеденного перерыва. Затем идем к костру, развязываем наши котомки, дос
таем харчи, поедим, немного отдохнем, опять начинаем. Вечером багры на пле
чи Ц и домой, в зону.
Конвой у нас мировой, они с нами уже несколько месяцев, привыкли к нам, дел
ятся папироса-ми, когда у нас нет, новостями, рассказывают о жизни в посел
ке, интересуются нашей. Никогда не слышим от них окрика, плохого слова. Ну
и мы, конечно, тоже понимаем, что к чему, и стараемся, чтобы не было никакого
баловства. Если люди относятся к нам по-человечески, мы отвечаем им тем же
. Это ведь очень важно Ц чувствовать от тех, кто тебя охраняет, человеческ
ое отношение. И работается тогда веселее, с азартом, подсознательно стар
аешься показать свою ловкость, силу, и бревна словно бы легче катятся на м
ашины.
Хрустит снег под ногами, сверкает в солнечных лучах. Шагаем в зону уставш
ие от работы, но бодрые. Перебрасываемся шутками, а в зоне нас ждет борщ… Н
аша бригада не ходит в столовую, мы приносим арестантские каши и супы в се
кцию в ведрах, здесь выливаем в две большие эмалированные миски и, вооруж
ившись ложками, едим все вместе. Если удается раздобыть картошку, варим е
е или жарим. Все, что только удается раздобыть, и посылки тоже Ц все пуска
ем в общий котел. У нас в этом отношении полная коммуна.
Когда я первый раз вышел в лес на погрузку, мне пришлось солоно. Ведь я уже
так давно физически не работал, а тут тебе не шутки шутить, погрузка леса
Ц самая тяжелая работа. А меня к тому же мучают боли. Но я решил убить их к ч
ертям, убить работой, чтобы болеть было некогда. Потом, раз я решил покончи
ть с тунеядством, так уж по-настоящему, без дураков.
На погрузку, как правило, берут лишь малосрочников, потому что бригада эт
а ходит под отдельным, малочисленным конвоем и на разные объекты.
Когда я пришел к Василию Ивановичу и сказал, что хочу идти на погрузку, он,
прямо скажем, не был в восторге. Вообще мое досрочное возвращение из тюрь
мы не очень его обрадовало. Было видно, что в последние два года он обходил
ся без цитрамона. А теперь я еще задумал идти в лес… Но когда он выяснил, чт
о мне действительно сократили срок, на погрузку записаться разрешил. Тол
ько сказал:
Ц Не выдержишь…
Ц Попробую, Ц ответил я, и этим вопрос был исчерпан.
Первое время было тяжело. Но спасибо ребятам, не дали сбежать. Они меня все
подбадривали: ничего страшного, всем в первое время трудно, привыкнешь. Н
ашлись, конечно, и такие, которые начали панику нагонять: мол, здесь недолг
о и сгорбатиться. Но их живо одернули.
А руки мои действительно в первые дни багра не держали, бревна не слушали
сь, не катились, и к тому же мне казалось, что мой напарник специально крич
ит на меня, чтобы сбить с толку:
Ц Юзи! Бахом, бахом!.. Кати! Ц и так без конца.
Но постепенно я замечал, что у других штабелей кричат так же. Бывало, какое
-нибудь очень тяжелое бревно не идет вверх, хоть ты лопни. И тут вбивается
рядом с моим багром еще чей-то багор, и бревно пошло. Что и говорить, было тр
удно. Но ребята оказались правы: я привык и теперь уже профессиональный к
аталь. И жизнью своей доволен.
Помню день в последней пересыльной тюрьме, когда я гадал, буду ли дышать ч
истым воздухом, увижу ли цветы. Помню, как, глядя на обитателей БУРов, поте
рявших человеческий облик, я возненавидел людей и думал: много ли надо, чт
обы сделать из человека животное Ц оградить колючей проволокой, и все. Н
о вот здесь, у штабелей, я смотрю на этих полуголых парней с великолепной м
ускулатурой и знаю: неправда, этого мало. А цветы… Их еще нет, но воздух чуд
есный, изумительный, самый чистый.
И еще помню тот первый день, когда пришел в лес. Была осень, снега еще не был
о, лес стоял разноцветный, красивый, как в сказке. «Вот она, живая жизнь, Ц
подумалось, Ц это тебе не мертвые стены, здесь все живое, каждая веточка,
каждый листочек, даже земля под ногами живая». Ходил я в лесу и все нюхал, с
ловно дикий зверь. Набрел на желтокожую сосну, с нежностью стал ее гладит
ь. Подошел бригадир Сема.
Ц Ну как? Ц спросил он неизвестно к чему.
Ц Никак, Ц ответил я.
Ц Чего дерево обнимаешь, влюблен, что ли?
Я сказал, что это я обнимаю не дерево, а трогаю руками свободу и жизнь.
Ц Чудак ты, Ц сказал он и ушел.
Этот парень из Смоленска никогда не был наедине с четырьмя холодными сте
нами. Он белорус, чистокровный мужик, и потому нет у него никакой клички Ц
просто Сема. Работяга, каких мало. Откуда ему понять, почему я чудак. Но он х
ороший парень. За что он здесь Ц не знаю, об этом не принято расспрашивать
. Вообще бригада наша Ц высший класс, хотя в основном парни все в прошлом
Ц бывшие «законники». Нас одиннадцать, и наш девиз: один за всех, и все за о
дного!
Мой напарник Георгий Ц тоже без клички. Он мне постоянно твердит: «Генац
вале, говорю тебе, езжай, когда освободишься, на Кавказ. Там, в горах, такая в
ода, сегодня попьешь Ц завтра здоров будешь, как бык». Он мой напарник и м
ировой парень. Выглядит он как разбойник XVII столетия Ц дикая черная боро
да, усы. Он очень поворотливый, немного грубоватый. Однажды он из-за меня п
опал в карцер. Было это, когда я отработал в этой бригаде свой первый месяц
.
Кончился месяц, начался другой, и мы получили зарплату. Собственно, мы ее п
олучаем в виде продуктов, которые по ведомости отпускают нам из лагмагаз
ина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76