И совершенно зря не отказался от бифштекса с кровью, исполосованного жаркими ребрами кухонной решетки.
Роже встал, оделся и вышел из огромного зала, прислушиваясь к многочисленным и разнотонным храпам, вздохам и посапываниям.
«И как только можно спать в таком кромешном аду?! — Он повел носом. — Господи, чем мы дышим полжизни! Мало запаха пота, так из массажных комнат ползет вонь растирок».
Воздух был действительно сперт, и хотелось быстрее выйти на улицу. Роже все-таки заставил себя вернуться и взять с тумбочки положение о гонке — яркий толстый буклет, смахивавший на торговый каталог. На его обложке неуклюжий гонщик катился по фону тщательно нарисованной молочной бутылки.
Стояло свежее утро позднего леса. Десяток необычных белоствольных деревьев уже ронял редкие желто-зеленые листья. Было зябко и ветрено. Чудилось, как в ультрасовременной колокольне поет под ударами ветра медь небольших, развешанных в живописном беспорядке колоколов.
Двор выглядел совершенно пустым. Даже гаражи, где работали механики, были заперты. Только в самом дальнем углу Роже заметил двух парней, возившихся возле пестро раскрашенного грузовика. Парни были одеты в форму «молочников». И Роже направился к ним узнать, который час. Как только начиналась гонка, он убирал часы в чемодан, чтобы не мешали на этапе. Роже чувствовал время каждой мышцей, каждым нервом. А часы на запястье не просто лишний вес, но и лишнее напоминание о том, как изменчиво время, — долго тянется в отрыве, когда ты устал, когда так хочется скорее бросить все к черту, и еще медленнее, когда надо отыгрывать упущенное. Наверно, под впечатлением именно такой изменчивости бега времени он и решил — уже и не помнил когда — не пользоваться часами в дни гонок, Ложился спать и вставал по самочувствию. А если утомлялся так, что не хотелось просыпаться после снотворного, — дело менеджера разбудить вовремя. Ему за это деньги платят…
— Доброе утро, ребята. — Роже подошел к парням, ответившим дружно, словно солдаты офицеру. — Не скажете, сколько времени?
Высокий, плечистый малый с буйной шевелюрой и быстрыми глазками, подтолкнув приятеля, приветливо осклабился:
— Ровно шесть, месье Дюваллон. А вы что так рано? Нам вот в путь. — Он повел рукой в сторону машины.
И только тут Роже понял, что перед ним «стрелочники», размечающие трассу. Они расцвечивают ее сине-бело-красными стрелами, по которым отставшему приходится искать дорогу, — лидера ведут полицейские и директорская машина.
Вчера Роже сумел оценить не столько работу «стрелочников», сколько их чувство юмора. На крутом, опасном повороте они высеяли сотню стрелок: от них рябило в глазах, и не заметить опасность мог только слепой.
— Сколько же у вас этого добра, что так весело сеете?
— Если бы только сеяли, а то мы и жнем! Туда прокатимся, к финишу, а.потом назад. Вы вперед, а мы за вами. И так все четырнадцать дней.
— Накатаемся до одури, — вставил второй.
— Выходить из машины — и то устанешь!
— Не это страшно… Хоть бы разок на гонку взглянуть! С гонкой работаем, а самой практически и не видим.
— Хуже нашей работы сыскать трудно, — согласился высокий. — Вот если только ваша…— Он лукаво посмотрел на Роже.
— Не завидую вам, парни. Но, признаюсь, порой хочется местами поменяться…
— Что и говорить, — протянул маленький. — Особенно когда молочная девка в щечку целует, да? — Он похотливо заржал.
Засмеялся и Роже.
— Перестань…— одернул своего приятеля высокий. — Лучше поздравь месье Дюваллона с победой. — И, обращаясь к Роже, добавил:— У меня дома висит ваш портрет из «Пари-матч». Когда вы «Тур де Франс» выиграли. Мы с Тэдом очень любим велосипед, потому и взялись за это неблагодарное дело. Ни покоя, ни денег — только что к гонке поближе…
. — Кончай разговор — не управимся к сроку, — прервал признание маленький.
Роже почувствовал себя здесь лишним. — Конечно, конечно. Счастливого пути! А мы уж по вашим следам…
Грузовичок, нагруженный «стрелками» по самые борта, прыгнул с места и исчез за тяжелыми воротами.
Роже вышел за ограду, прошел на бульвар и уселся на скамейку из красного массивного гранита. Камень ожег ночным холодом. Улица казалась еще более безжизненной, чем двор колледжа.
Роже раскрыл положение о гонке и, пропустив все, что касалось призов и поощрений, сразу же перешел к изучению ограничений и штрафов. Он с животной страстью любил изыскивать нарушения, не предусмотренные уставом гонки, и делал их, поддразнивая организаторов.
Семь пунктов различных запрещений оказались составленными казуистично и охватывали все известные Роже слабости, на которых можно было поиграть. Он внимательно просмотрел список штрафов. За нарушение правил уличного движения — вплоть до дисквалификации. Особо, оговаривалось пересечение двойной белой линии. Организаторов, как всегда, больше заботила страховка, пропадавшая по вине гонщика в случае катастрофы. И далее шли еще девять пунктов, заканчивавшихся одинаково — «дисквалификация». Роже вспомнил один из фильмов о Сопротивлении, где каждый приказ оккупационных властей заканчивался словом «расстрел». В войну под один из таких приказов попал его отец…
«Положение составлено докой — не за что ухватиться. Жаль! А вот предупреждающие знаки — это интересно. Стоит повторить лишний раз, чтобы не попасть впросак. Скажем, желтый флаг— двести ярдов до финиша, белый — начало этапа. А отмашку на старте, помню, канадским флагом давали. Красный кленовый лист будто падал с ближайшего дерева».
Роже закрыл буклет и еще несколько минут сидел, подставив лицо теплым лучам восходящего солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103