одну – для вас, другую -» для себя. В память о нашей встрече.– А зачем вам память ни о чем? – Она явно поддразнивала собеседника, но это было уже напрасно. Он закусил удила, и когда, проведя в магазине минут десять, они вновь вышли на февральскую, удивительно теплую, почти весеннюю улицу Риги, со стороны выглядели давно знакомой парой.Люба, так звали спутницу Рябова, оказалась милой и простой. Она не жеманничала, не играла в особу, ведущую сложный, интеллектуальный образ жизни. Она просто жила. И обладала – Рябов отметил это сразу – удивительным умением легко, одним шагом, переступать через многие условности.– Что мы будем делать вечером – я освобождаюсь в семь часов? – сказал он и для пущей важности посмотрел на часы.Он уже придумывал любой более или менее подходящий предлог, чтобы улизнуть с тренировки, если того потребуют интересы продолжения знакомства.– Не знаю, что вы будете делать, а я пойду в прачечную! У меня сегодня стирка… Очередь подошла…– Отлично!– Рябов сказал таким тоном, словно в жизни у него не было другой мечты, как провести вечер в прачечной. От идеи улизнуть с тренировки пришлось сразу же отказаться: четверо парней из команды, громко подшучивая над ними, с многозначительными взглядами прошествовали мимо.– Знакомые? – спросила Люба.– В некотором роде…– пробурчал недовольный Рябов, вдруг принявший решение.– Итак, я подъезжаю к вам ровно в семь, и мы устраиваем небольшую постирушку…– А может, лучше встретимся завтра?– Завтра будет завтра, а сегодня кончится…– он посмотрел на часы, тяжелым блином висевшие над улицей, – через восемь часов. И уже никогда не вернется.Она тихо и как бы равнодушно рассмеялась. Ее податливая вялость приводила в необычайное волнение энергичного Рябова. Он даже упрекнул себя: «Мальчишка! Уж скоро сорок, а при виде девицы пустой пар пускаю!»Разговаривая о том, о сем, неторопливо, словно долгая и спокойная совместная жизнь лежала за плечами и не было ей конца, дошли они до старого, невзрачного дома. И Люба сказала:– Я здесь живу…– На каком этаже?– На пятом… Квартира 32…– Она сказала это просто, как бы приглашая в гости, но Рябов не поверил. Ему почудилось, что Люба хочет от него отделаться, заведомо сообщив ложные координаты: за годы бесконечных разъездов, когда спортивный календарь отводил на случайные встречи от силы полвечера, Рябов повидал всяких девиц.Они постояли немного, переговариваясь. Люба здоровалась с людьми, выходившими из ее подъезда. Рябов несколько успокоился, но все-таки переспросил, перепроверяя, номер квартиры. Люба улыбнулась своей тихой, всепонимающей, так медленно сходящей с лица улыбкой, и Рябов покраснел.Приближалось время тренировки. Рябов представил себе, как там злословят по его адресу и сколько отпустят острот, пока будут сидеть в автобусе, ожидая его. Команда неохотно прощает опоздания, даже звездам.– Итак, я буду здесь ровно в семь…– повторил Рябов.– А может, завтра? – еще раз робко высказала сомнение Люба.– Сегодня! – громко и властно ответил он. Люба опять засветилась традиционной тихой улыбкой. Казалось, ничто не может вывести ее из состояния внутреннего покоя и благодушия.На подножку автобуса он вскочил под многозначительный гомон команды. Видевшие его днем с Любой уже растрепались всем. Только тренеры сделали вид, будто похождения Рябова их не касаются.Пока автобус колесил по мокрым улицам, едва прихваченным вечерним морозцем, добираясь до стадиона, команда дружно перемывала рябовские косточки. Когда кусали уж слишком больно, он огрызался. Но прекрасно понимал, что все это от зависти. Он и сам себе завидовал: так случайно попалась славная девчонка.– Боренька, – дал совет ехидный Улыбин.– Помни, ничто так не сближает мужчину и женщину, как время, проведенное вместе ночью в ожидании такси…Кругом захихикали.– А ты все не научишься прощать другим разрушения мостов, по которым собирался прошагать сам? – зло обрезал Рябов. Другому он бы спустил и более злую реплику, но с Улыбиным у него были свои счеты.Шутки сразу завяли. А Рябов ехал, глядя в окно на улицы, но ничего не видел. Он думал о внезапной встрече на пороге магазина. Еще утром, когда поезд подходил к Риге, у него и в мыслях не было гульнуть. Наоборот, он решил как можно раньше лечь спать и завтра заставить Улыбина поработать вместе с ним на такой скорости и с такой отдачей, что экзамен на аттестат зрелости показался бы троечнику веселой игрой.Алексей в последнее время позволял себе слишком многое. На тренерских разборах критиковали их звено, то есть и его, Рябова. Это было несправедливо. Особенно сейчас, в конце спортивной карьеры, когда поддержание формы в каждой игре дается с особым, болезненным трудом.У Рябова действительно произошел с Улыбиным резкий разговор, смысл которого: мне надоело за тебя работать, или играешь, или мы расстаемся…Неприятный разговор, но Рябов, зная Улыбина, мало верил, что его можно пронять словами. Завтра в этой ожидаемой легкой игре, когда можно позволить себе и нечто отличное от тренерских установок, он и хотел ухватить Улыбина за ушко…Остроту конфликта с Улыбиным, даже несомненность завтрашнего своего триумфа над Алексеем Рябов воспринимал сейчас не столь остро, как еще несколько часов назад. Полноватое лицо Любы с большими мягкими глазами, вопрошающе смотрящими на мир: «И мы живы?!» – стояло перед ним.«Ей двадцать три или четыре…– прикидывал Рябов. Он уже сам был в тех летах, когда год в возрасте женщины значил столь много. Потом, прожив подольше, будет смотреть иначе – округлять до сорока, до пятидесяти…– Я даже не успел расспросить, кто она, что делает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105