Рябов украдкой взглянул на часы. Люба поняла его по-своему. Она вышла и через минуту вернулась в пестром халатике – такая домашняя, такая горячая…– Будем ложиться? – спросила она своим обычным голосом, как только что спрашивала, не налить ли вторую чашку чаю.Именно в эту минуту Рябов победил себя окончательно. Он подошел к Любе, обнял ее, поцеловал в лоб, потом в глаза, потом едва-едва в губы и, отстранив, сказал:– Спасибо тебе, милая, за чудесный вечер! Но я не смогу остаться. У меня завтра игра.Легкая, едва заметная тень пробежала по лицу Любы. На мгновение слова Рябова заставили ее замереть. Потом она сказала:– Хорошо…Он еще раз поцеловал ее в лоб и ласково погладил по жестким, коротко подстриженным волосам.– Увидимся завтра. Жду в семь часов у служебного входа на стадионе.Она не ответила. У дверей осторожно чмокнула его в щеку…Рябов вернулся в гостиницу, когда все уже спали.Предыгровой день пролетел стремительно. Перед матчем, когда приехали на стадион, Рябов долго и безрезультатно высматривал Любу – ее не было. Однажды показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо, но, наверно, он обознался.Над ним подтрунивали и предлагали отдохнуть после бурной ночи. Но Рябов играл. И наказал Улыбина – тот «посыпался» во втором периоде, и тренеры заменили его в тройке, оставив до конца матча на скамейке.Довольный тем, что исполнил намеченное, Рябов почти совсем забыл о Любе. Только в вагоне вечернего поезда, которым возвращались в Москву, он вспомнил о хозяйках дома, в котором провел несколько приятных часов.– Ну, как девочка в постели? – спросил Улыбин сквозь зубы.– Первый класс! Не то, что ты на льду! – ответил Рябов, по-настоящему счастливый, что в тот вечер все получилось именно так, а не иначе. 19 Когда он сказал жене, что пошел работать, то еще и сам толком не представлял, что подразумевает под понятием «работа». Он не спеша прошел в спальню, где на высоком бюро стояла пишущая машинка – старый «Континенталь» едва ли не начала века, с подкрашенными сложными конструкциями, довольно нелепыми по нынешним общепризнанным стандартам, но приведенный в идеальное состояние, с удивительно сохранившейся картинкой на деке – ярко-желтый вид завода «Вандерер-верке».Однако Рябов к бюро не подошел. Направился к маленькому письменному столу и тяжело опустился в кресло.Чистый лист бумаги лежал перед ним. И первым желанием было написать: «Ветер носит слухи от дерева к дереву». Но не затем он сел к столу. И уж не затем, чтобы заниматься рукописью книги, срок сдачи которой в спортивное издательство катастрофически приближался, а даже самой предварительной работе еще не видно было конца.«Что мне, больше всех надо? Или кто-то, кроме меня самого, может упрекнуть, что я сделал мало для хоккея? Ну что беситься? Конечно, это не только обидно, но и несправедливо – отлучать от сборной в канун серии, для которой я столько сделал. Сделал главное – чтобы сложилась дружина, с которой не стыдно выйти на любой лед. Команда состоит не только из игроков – тренер тоже что-нибудь значит, хотя существует представление, что тренер – фигура самая легкозаменяемая. Убрать тренера перед самыми ответственными матчами– это отнять у команды ум. Ну может быть, слишком сильно сказано. Но лишить памяти – это уж точно!Сколько собрано здесь! – Рябов невольно протянул руку к стопкам тяжелых тетрадей, лежавших на углу письменного стола, и погладил их, потом кинул взгляд на полку, висевшую отдельно, на которой стояли его книги. Не просто им написанные – им выстраданные.– И советские издания, и зарубежные. Только в Канаде вышло четыре книги – целая хоккейная библиотека. Канадцы интересуются. Уже прислали заказ на новую рукопись, которую я еще не закончил. А тут я должен доказывать, что делал правильно все, и тем не менее буду виноват… Но в чем? Конечно, новые веяния, новые люди… Но простая, механическая смена тренера никогда не приносила пользы общему делу. Мой характер не нравится начальству? Но по-моему, лающий пес куда полезней спящего льва. Уж коль мирились со скверным характером Рябова столько лет, могли бы потерпеть и до окончания серии.А если попросить по-человечески: дескать, хорошо, я уйду сам – насильно мил не будешь, – но дайте мне довести до конца задуманное много лет назад. Просить? Унижаться? Как хапуга, который хочет урвать себе кусок пожирнее?Впрочем, еще неизвестно, какой это будет кусок. Может стать комом в горле. Хотя убежден и головой ручаюсь, что выиграем. Не могу сказать, с каким преимуществом, но всеми фибрами души чую запах победы. А они не чувствуют… Страх перед новым рискованным делом – плохой помощник. Но председатель ведь человек с характером, умеющий идти на риск… Он не раз доказывал, что может поступиться даже собственным мнением, если предложенное кем-то принесет делу больше пользы. Конечно, мы далеки с ним от дружеских отношений. Я никогда их не добивался. Он в них не нуждается. Так ведь мы и не в коммунальной квартире, где дружба столь желательна. Каждый делает свое дело, и любовь не обязательна…»Рябов откинулся в кресле и закрыл глаза. Издалека в тишину комнаты стали вплывать сначала глухие, как бы вполсилы, удары с характерным вторящим эхом – так стучит о борта шайба, когда в утреннем пустом Дворце спорта команда выкатывается на тренировку. Слух Рябова уже отличал удары шайбы от стука клюшек. И эти звуки становились все громче, пока наконец острый скрип льда, стонущего под коньками, да собственный голос, перекрывающий все эти звуки, не заставили его тряхнуть головой:«Что это? Я, кажется, слышу самого себя со стороны. Да пожалуй, и вижу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105