Мама растерянно наблюдала за мной и даже сказала, что неужели я весь такой из себя ради какого-то простого выпускного, а если свадьбой тут пахнет, то с этим давай к своей бабушке. («Крестник, не волнуйся, для этого есть твоя крестная мать. Какая радость, дорогуша!» – подбадривала меня тетушка Нати.) Курс в «Трене» подходил к концу, и нетрудно было понять, что на выпускной в Святой Урсуле приглашены и другие мои друзья и преподаватели академии – Сантьяго, Педро, Исайа, Густаво. Для них речь шла об еще одном выпускном, но для меня же это был ВЫПУСКНОЙ, the expected one Здесь: долгожданное событие (англ.).

, долгожданный Аль-Махди Махди Мухаммед (868 -?) – последний из двенадцати имамов, почитаемых шиитами, которые верят, что Аль-Махди не умер, что он вернется в конце времен для того, чтобы восстановить справедливость на земле.

, о котором говорят арабские предания. У меня было с кем пойти, был костюм, была орхидея. Все у меня было, чтобы чувствовать себя счастливым, но, однако же, мне было невесело.
Когда закончились занятия в «Трене», до выпускного в Святой Урсуле оставалось чуть больше недели, и вот тогда-то Мария де лас Ньевес пригласила меня к себе домой на вечеринку, самую что ни на есть перуанскую, которую она пожелала закатить по случаю окончания курса.
– Ты не пригласила Бегонию? – удивленно спросил я Марию де лас Ньевес, увидев, что на вечеринке нет Бегонии.
– Не вижу смысла приглашать ее,– ответила она. – А почему ты спрашиваешь? Влюбился, что ли, в Бегонию? Если влюбился, то в любви давай-ка признавайся ей на выпускном.
Это прозвучало как приказ и одновременно как издевка, такой тон разговора меня смутил, ведь внешность Марии де лас Ньевес всегда ассоциировалась у меня со скромными и нежными, почти музыкальными чувствами. Ее глаза ярко засветились голубым кобальтом, и я догадался, что это было только началом.
Она стала упрекать меня в бесхребетности, в отсутствии терпения. Неужели мне было непонятно, что она также хотела пригласить меня на выпускной? Она была обижена, раздражена и прямо-таки прекрасна в своей ярости. По-видимому, Мария де лас Ньевес думала, что не должна мне достаться слишком легко, и притворилась безразличной, когда вдруг – бац! – и ей вставили палку в колеса, пригласив меня раньше ее. А я, понятное дело, как кретин, взял и обрадовался, да еще и у всех на глазах. У всех на глазах обрадовался или у всех на глазах кретин? Нет, мне она этого не сказала.
Безжалостная Мария де лас Ньевес выставила в мою сторону свой нос Клеопатры. Она хотела раздавить меня носком своей туфельки, а на самом деле возносила до небес своим царственным носиком. Эта необычайно красивая девчонка выставляла меня тряпкой перед всеми, но никто не понимал того счастья, которое я ощущал, будучи тряпкой в ее руках. Она любила меня, посудное мочало с характером мокрицы. И я любил ее, этого снежного сфинкса с носиком царицы.
Любовь допускает парадоксы и откровения. Откуда мне было знать, что Мария де лас Ньевес хотела пригласить меня на выпускной? Уже ничего не поправишь. Даже дружбы не вернешь. Ситуация была трагической, но я не грустил, ведь по теории выпускных вечеров, связанной с толкованием снов, где-то там в одной из грез на выпускной я шел с Марией де лас Ньевес. Вот такие бредни терзали мою голову, когда рядом со мной прозвучал ласковый голос Аны Лусии:
– Ах, бедненький… вот оно как все разом тебе привалило. Потанцуем, может, все и переменится, а?
Ана Лусиа говорила со мной соблазнительным тоном человека, который все-то знает и все-то понимает, она стала танцевать, не прекращая смотреть мне в глаза. Если Мария де лас Ньевес была невозможной, то Ана Лусиа – немыслимой. Мысль о ней никогда не приходила мне в голову. Но после откровения судьба приготовила мне еще и парадокс: без всякого на то повода Ана Лусиа взяла и поцеловала меня. Это был нежный и робкий поцелуй в губы, который огорошил меня, одарил радостью амебного существования и прогрессирующим параличом. Так как целовали меня впервые, то две мысли обрушились на мою голову: первая – чистый бред во плоти («Неужели я превратился в принца?»), а вторая – сама правда жизни («Теперь я должен буду жениться»).
Есть иные, более подходящие и потайные, места для поцелуев и ласк, но к таковым ни в коем случае не относятся вечеринки накануне выпускного, куда школьницы приглашают своих преподавателей из академии. Ана Лусиа выпила лишнего, и очень скоро я заметил на себе десятки недобрых взглядов, полных изумления и осуждения. Прежде чем я что-либо понял, три девчонки увели Ану Лусию, и Мария де лас Ньевес попросила меня, чтобы я-по-жа-луй-ста-сию-ми-ну-ту-ос-та-вил-ее-дом. Всего за несколько часов я превратился в распутника, подлеца и ничтожную личность. В ловкача, который соблазняет женщин, убаюкивая их своими дурацкими россказнями, в проныру, который пользуется любым случаем, чтобы поразвлечься за их счет, и который подкатывает к выпившим чуть-чуть больше нормы девчонкам. Жаль, что эта незаслуженная, но столь желаемая слава обрушилась на меня в такой неподходящий момент.
На следующий день мне позвонила Бегония и с раздражением в голосе сказала, что она разговаривала с Марией де лас Ньевес, и теперь ни о каком выпускном не может быть и речи, она уже не желает идти со мной и просто в ярости оттого, что потеряла столько времени с такой крысой, как я. В подобных обстоятельствах мне оставалось уповать либо на крысомор, либо на звонок Ане Лусии. (А если она все-таки приглашает меня на выпускной? – подумал я.)
Набирая ее номер, я вспомнил ту тоску, которая нападала на меня всякий раз, когда я слышал о любовных злоключениях моих друзей по коллежу, по «Трене» или по университету, когда они смеялись над девчонками, которые названивали им после какой-нибудь вечеринки, чтобы узнать, «было» ли у них или «не было», вместе они теперь или не вместе, и как быть с бессчетным количеством поцелуев, которыми они одаривали друг друга под музыкальные рулады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46