Увидев, что она все-таки говорит с кем-то, опять и опять устраивал сцены ревности.
Кончилось все тем, что Валя сбежала от него к подруге. А потом... Что было потом, мы могли представить себе по собственному опыту. Вот и вся история Валиной любви.
— До зарплаты только доживу и уеду, уеду я отсюда!— говорила Валя.
— Зачем же так? Поговори ты хоть с Чайковским, объясни все, я уверен: этого типа тут же со стройки выгонят.
— Не в этом дело: он и сам собирается уезжать отсюда, да мне от этого не легче,— все равно мне жизни не будет здесь. Ведь знаешь, что только не болтают!..
Пожалуй, она была права. Во всяком случае убеждать ее в обратном показалось бесполезным.Так и уехала Валя в свой Могилев.Мы не знаем, всю ли правду рассказала Валя. Может быть, ее отношения с Николаем развивались несколько иначе. Может быть, даже... Но не стоит делать предположений. Поэтому и здесь мы изложили только факты.
Нас самих эта история впервые заставила задуматься всерьез: а что же все-таки делают на стройке общественные организации? Ответ, казалось бы, напрашивался сам собою: ничего не делают. В самом деле, уже месяц мы проработали здесь, и ни разу никто ни из комитета комсомола, ни из профкома, ни
из парткома не приезжал к нам на ДЭС, а это бы ой как нужно было! За это время не было ни одного собрания рабочих, ни одной лекции. Ну ладно лекции!— хоть бы рассказали ребятам, что это за Нурек-ская ГЭС, зачем они ее строят. Ведь именно сейчас, когда коллектив только начинает складываться, как никогда, и нужна эта так называемая общественная работа. Слова-то какие казенные: «Общественная работа». Нужны беседы, разговоры, ласковые, по душам, и непримиримые, жесткие — с теми, кто заслуживает таких. Неужели же не понимают этого те, кто по долгу службы обязан вести такие разговоры?
Понимают. Как-то, ожидая в коридоре управления строительства Чайковского, мы случайно из-за двери услышали выступление Акрамова, парторга стройки. Дверь была закрыта, но начальственный бас был так густ и мощен, что нам приходилось слушать его поневоле.
— Мы совсем не разговариваем с людьми! — рокотал Акрамов. — Что нам предписывает Центральный Комитет партии? Надо разговаривать с людьми, а мы до сих пор делаем это плохо и мало!..
Понимает ведь. «Так что же ты сам-то,— думали мы, — не разговариваешь с людьми?» За все время пребывания на стройке мы встречали Акрамова только лишь... в чайхане. Чайковского, других хозяйственников каждый день мы видели и на объектах, и в общежитии, и на танцплощадке, а вот Акрамова... Ну просто рок какой-то: чуть ли не каждый раз, когда мы приезжали обедать в Нурек, в чайхану,— он там.
Говорят, что каждому человеку можно подобрать обстановку, одну-единственную, наиболее ему соответствующую. Если это так, то Акрамову самое место—в чайхане. Очень уж вписывалась его полная, грузная фигура, невозмутимо-спокойное надменное лицо в ее антураж: неизбывную лень, сквозившую в движениях завсегдатаев, жаркую, узорчатую тень от чинар, сонное журчание воды в арыке, пузатые чайники и пиалы, пиалы, пиалы...
Так что же, только и делают, что чай пьют? Нет, в это поверить трудно. Ведь разбирали же на комитете поведение Вали, целое заседание посвятили,— тоже дело. И почему все-таки могла случиться в Нуре-ке эта дикая, казалось бы, немыслимая в наши дни история?
С этим и еще многими вопросами мы и решили перед отъездом собраться к Акрамову. Это был великолепный разговор! Но прежде чем рассказывать о нем, лучше, пожалуй, еще о нескольких встречах.
АНДРЕЙ РУБЛЕВ -ЕВГЕНИЙ БРУКМАН
Перед въездом в Пули-Сангинское ущелье, неподалеку от створа ГЭС, там, где стремительный Вахш вырывается из каменной пасти гор, прямо среди плит песчаника установлены два громадных панно. На одном из них, казалось бы, стандартные фигуры двух строителей — мужчины и женщины. Но выписаны они смело, сочно,, взяты в необычном ракурсе, и поэтому
производят впечатление празднично-свежее. И надпись рядом: «Здесь будет построена одна из крупнейших в мире — Нурекская ГЭС».На другом панно — Ленин, и подпись: «Коммунизм— это Советская власть плюс электрификация всей страны». Тут художники явно не чувствовали себя достаточно сильными, подготовленными, чтобы решить хоть в какой-то степени тему по-своему, по-новому: образ Ленина перекочевал на панно из десятков подобных ему портретов, картин, это обидно. Ведь, судя по первому полотну, делали их профессионалы, мастера; могли бы быть и посмелее.
Но в общем-то оба панно, как говорят, «смотрятся». Въезжаешь в ущелье, видишь их еще издалека и поневоле ждешь чего-то величественного и прекрасного.Мы узнали: делали эти панно два молодых художника, Женя Брукман и Альберт Каспаров; они и живут здесь, в Лангаре, вот уже третий месяц. Альберт—бакинец, скоро уедет домой, он вообще кочует с одной гидростройки на другую, хочет создать свое-, образную художественную летопись. Женя — из Душанбе, приехал надолго, видимо до конца строительства; ему здесь.строят сейчас юрту, по специальному проекту, а вернее, настоящее бунгало, с мастерской, кабинетом и жилыми комнатами для всей его семьи.
Мы, естественно, захотели познакомиться с ними.
Главным у них, так сказать, идейным вдохновителем был, конечно, Женя. Альберт и сам не стеснялся признавать это. В первую же встречу, с горячностью южанина, он так охарактеризовал нам друга:
— О-о! Женя — это человек! Это культурный художник! У него каждый мазок не тяп-ляп; у него каждый мазок—это биография мазка, все со смыслом! О-о! Он знает, когда и зачем поднять кисть и куда ее опустить!.. За деньги работать просто. Если бы мы работали за деньги, мы бы давно миллионерами стали!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31