Мысленно же я продолжала пребывать со своими любимыми героями, замершими в нелепых позах на экране. Швырнув пакет на стол, я достала одной рукой из ящика штопор, а другой взялась за ручку холодильника.
Именно в этот миг я словно бы взглянула на себя со стороны – такое случается, как я где-то читала, с людьми, на которых снисходит прозрение. Картина, явившаяся моему мысленному взору, потрясла меня до глубины души.
В линялом халате, с всклокоченными сальными волосами, в мутных очках, сползших на кончик носа, со штопором в руке, я походила на душевнобольную, не осознающую происходящего с ней кошмара и потому небезопасную для общества.
Нет, подумалось мне, пока здесь жил Питер, все обстояло не настолько скверно. Во всяком случае, я была всегда чисто вымыта, аккуратно причесана и одета, весела и полна оптимизма. И не пила вина ежедневно.
Но вот однажды... Ах, да что уж там темнить, смейтесь, зубоскалы! Вернувшись домой в День святого Валентина, я обнаружила, что вещи моего любовника исчезли, а на титульном листе книги, лежащей раскрытой на диване, оставлено прощальное послание. Не обыкновенной книги, заметьте, а написанной самим Питером.
Здесь уместно пояснить, что свою книгу он писал по ночам в течение двух лет. Я же варила ему кофе и служила музой. И что же, спросите вы, в результате? Я вызубрила его творение назубок, однако все другие люди так и остались его потенциальными читателями, предпочитая покупать в магазине новинки Кунца и Стил, стоящие с книгой Питера на одной полке.
Я протерла стекла очков, водрузила их на переносицу и прочла, склонившись над диваном:
«Прости! Желаю тебе всего хорошего. Люблю. Питер».
И кто мне объяснит, что это должно означать? Что заставило его так странно закончить свое послание?. И куда он подевался, черт его побери! Сбежал с новой любовницей? А может, с любовником? Или же предпочел отшельничество моему обществу и залег в берлогу? А главное – что из всего этого для меня хуже?
На протяжении шести недель последовавшей за этим прострации я терзалась подобными проклятыми вопросами и, жалея себя, обливалась горькими слезами. Постепенно со мной произошла неприятная метаморфоза: из самоуверенной соискательницы докторской степени я превратилась в дрожащую от неосознанного страха, лохматую, неопрятную и частенько пьяненькую неврастеничку, болезненно привязанную к просмотру фильма «Гордость и предубеждение». Любопытно, что оправдывала я эту свою слабость тем, что пишу диссертацию под названием «Влияние Джейн Остен на процесс становления постфеминистской литературы».
Стоит ли говорить, что я не написала ни строчки с тех пор, как Питер меня бросил, выходила из квартиры только на работу и в магазин, а порой задумывалась, не пора ли мне обзавестись котом.
По иронии судьбы в разгар своего романа с горе-литератором я не раз ловила себя на мысли, что было бы неплохо, если бы в один прекрасный день Питер просто исчез из моей жизни, оставив меня свободной. Но вот теперь, когда моя дурацкая мечта наконец осуществилась, я почему-то объявила траур.
Прихватив с собой бутылку и бокал, я вернулась в комнату, где, лавируя между разбросанными по полу блокнотами и карандашами, удобно устроилась на диване.
На телевизионном экране застыла, скорчив смешную рожицу, худосочная крашеная блондинка – кинозвезда славных 70-х, безвозвратно канувших в Лету.
Я вновь оказалась перед дилеммой: возобновить ли мне свои ритуальные поиски пульта или же встать и нажать на кнопку воспроизведения записи.
Мои раздумья прервала телефонная трель.
После звонка Мэгс прошло менее четверти часа. Если это снова она, похоже, что у нее ко мне действительно возник неотложный вопрос.
Я заставила себя встать и прошла на кухню.
– Кто это? – хрипло спросила я, взяв трубку.
– Порция, солнце мое! Я чувствовала, что ты дома!
– Я принимала душ, – слукавила я, отхлебнув из бокала. – Это ты звонила?
– Да, моя славная!
Я машинально рассматривала содержимое мусорного ведра: порой пульты обнаруживаются в самых невероятных местах.
– Деточка! Мне срочно требуется твоя помощь! У меня жутко разболелась спина, малейшее движение вызывает адскую боль. Ты просто не представляешь, как я страдаю! Доктор Бобби утверждает, что мне необходим строгий постельный режим.
Только в городке Трули, штат Джорджия, выпускнику ветеринарного колледжа позволительно было называться «доктором Бобби». Затолкав мусорное ведро под раковину, я выпрямилась и воскликнула:
– Какой ужас!
– Разве я могла такое предвидеть! – огорченно вздохнула Мэгс. – Но раз доктор Бобби настаивает на выполнении своих рекомендаций, дела мои действительно плохи.
– Сочувствую, – сказала я, заподозрив подвох.
– Я тронута, крошка, но одного сочувствия мне мало. «Вот оно, началось!» – подумала я, насторожившись.
– Видишь ли, деточка, – выдержав паузу, продолжала Мэгс. – Мы очутились в трудном положении, Вера не в силах в одиночку управляться в книжном магазине, а Бев уже нуждается в отдыхе, сказывается возраст, как ты сама понимаешь. Вот я и подумала...
Я поднесла бокал к губам и невозмутимо поинтересовалась:
– Подумала? Любопытно! О чем же?
– Честно говоря, это не только моя идея, – призналась Мэгс, уловив в моем тоне иронию. – Так решил наш семейный совет.
– И что же именно вы там решили?
– Ну, что ты могла бы на какое-то время приехать к нам.
– И как долго, по-вашему, я должна у вас находиться? – жестко спросила я.
– Ах, весьма непродолжительное время, деточка! Только лето! Это было бы чудесно!
– Целое лето? – переспросила я, едва не поперхнувшись вином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71