– Ну что, командир, можешь звездочку на борту рисовать.
Виктор криво усмехнулся.
– Андрюша, перестань! Тебе бы все шуточки шутить, – Катя, стройная брюнетка с короткой мальчишеской стрижкой и строгим, но миловидным личиком, хлопнула мужа по плечу. – Что тут веселого? Теперь, наверное, в больницу придется его везти. А я, между прочим, устала.
– Устала? Тю… Хочешь Витек тебя загипнотизирует? Внушит, что ты бодра и весела… Он может. Он с Серегой такие шутки шутил, что любо-дорого.
– Витя, это правда? Ты гипнотизировать умеешь?
Виктор кивнул, внимательно глядя в зеркало. К гипнозу он серьезно не относился, считая это ребяческой забавой, и никогда не применял его в работе. Но иногда они дурачились с Сергеем. Тому было интересно попробовать себя в роли подопытного кролика. Типа, писатель все должен испытать на себе, бла-бла-бла. Сергей, как это говорится, был очень внушаем. Подарок для любого гипнотизера. Никаких проблем, несколько слов, и он уже в полной отключке, рассказывает о том, как описался в детском саду прямо за столом во время обеда, или цитирует слово в слово какой-нибудь рассказ Хемингуэя. Глупости, конечно, но иногда бывало забавно.
– Умеет, умеет… Приедем, он тебя усыпит и заставить рассказать, сколько раз ты мне изменяла, – Андрей хохотнул. – Хотя… Нет, незачем такие штуки афишировать, да, милая моя?
Виктор затормозил в двух шагах от незнакомца, которому удалось-таки подняться на ноги. Теперь он стоял, слегка пошатываясь. То, что Виктор поначалу принял за балахон, оказалось светло-серым дождевиком. Изрядно замызганным. Дождевик был похож на обычную армейскую плащ-накидку, только с рукавами, и висел на высоченном, под два метра, но худом незнакомце, как на вешалке. Островерхий, низко опущенный капюшон полностью скрывал лицо мужчины.
В машине вдруг стало совсем тихо. Все, казалось, перестали даже дышать. Было слышно, как работает на холостых оборотах двигатель, как мелкие капли дождя стучат по крыше и с мягким «так-так» бегают по стеклу «дворники».
Мужчина стоял, сунув руки в карманы и, как показалось Виктору, исподлобья смотрел на машину, хотя в таком капюшоне он вряд ли разглядел бы и носки собственных сапог. Но Виктор не мог избавиться от ощущения, что незнакомец буквально сверлит его взглядом.
Нужно было выйти из машины, подойти, поинтересоваться, как он себя чувствует, предложить отвезти в больницу… Да просто извиниться, наконец, хотя в подобной ситуации «извините» прозвучало бы глуповато. «Мы тут тебя чуть не укокошили, но не со зла, так что уж не обессудь, приятель». Глупее не придумаешь. И все-таки, все-таки… Все это нужно было сделать. Но эта фигура с лицом, скрытым капюшоном вызывала…
Страх? Нет, Виктор был уверен, что это не страх… Тревога? Пожалуй, да. Тревога. Необъяснимая, иррациональная. Глупая и совершенно неуместная, как анекдот на поминках. Но ясно различимая. Она была сродни тому давно забытому чувству, которое охватывало, когда родители уходили куда-нибудь вечером, оставляя его, шестилетнего пацана, дома. В ту минуту, когда он получал прощальные поцелуи, наказ не подходить к телефону и инструкции по обращению с плитой, а потом закрывал дверь, страха как такового не было, он приходил позже. Но с самого начала было тягостное ожидание этого страха. Тоскливая уверенность в том, что он обязательно появится с первым шорохом под кроватью, с первой причудливо отброшенной огромным маминым фикусом тенью на полу комнаты.
Много лет спустя он случайно наткнулся на стихотворение Кеннета Петчена:

Иди же сюда, дитя,
если бы мы хотели
причинить тебе зло, неужели ты думаешь,
мы бы затаились здесь,
у дороги,
в самом темном уголке
леса?

Эти строки живо напомнили ему те моменты, когда он закрывал дверь за родителями и оставался один в полутемном коридоре. Предчувствие кошмара, томительное ожидание неизбежного ужаса. Тишина квартиры, наполненная тихим вкрадчивым шепотом чудовищ: «иди же сюда, дитя…»
И сейчас, глядя сквозь струи воды, стекавшие по заднему стеклу «девятки» на неподвижную фигуру в дождевике, вернее, на ее размытые контуры, Виктор будто перенесся в далекое детство.
Наконец, ОН заставил себя вылезти из машины, глубоко вдохнул холодный сырой воздух и поднял воротник куртки. Но капли дождя все равно проникали за шиворот, покалывая шею, словно десятки ледяных иголок. Виктор поежился. Тревога постепенно отступала.
– Ради бога простите, – сказал Виктор, подойдя к незнакомцу. – Не заметил я вас. Поворот там, понимаете… Видимость тоже никуда.
Слова, которые срывались с губ, показались какими-то ненастоящими, словно выпиленными из фанеры. Но других найти он не смог. Вид долговязой, совершенно неподвижной фигуры, которая буквально нависала над ним, как каменный идол с острова Пасхи, напрочь разогнал все связные мысли.
Пропитавшийся влагой дождевик свисал тяжелыми складками, и казалось, распахни незнакомец полы плаща, под ним окажется лишь тонкий шест с перекладинкой на уровне плеч. Накладной нагрудный карман дождевика был наполовину оторван, и слабо колыхался на пронизывающем ветру, будто крошечный флажок. Тут и там виднелись кое-как залатанные прорехи. Нескольких пуговиц не хватало. Дождевик выглядел так, будто его нашли на свалке.
– Ты как, мужик, в норме? – подошел Андрей, который со всеми сразу был на «ты».
– Да, в самом деле… Переломов нет? Как вы себя чувствуете? Может, в больницу? Извините меня, пожалуйста…
Вместо ответа незнакомец громко шморгнул носом. И снова у Виктора от затылка к пояснице аллюром «три креста» пронеслись мурашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100