Несколько месяцев спустя, когда генерал пришел в сознание, первые его мысли были о переоценке смысла жизни. На протяжении последующих нескольких лет он попадал под лазерный скальпель хирурга такое множество раз, что сбился со счета. Махони подозревал, что доктора проделали нечто такое, что сторонний наблюдатель назвал бы великим чудом медицины. Они собрали его буквально по кусочкам.
Однако, несмотря на все их старания. Махони чувствовал себя постаревшим на много лет. А ведь он, по сути, мужчина среднего возраста. Тяжелее всего было привыкнуть не к постоянной ноющей боли, а к своему лицу.
Одна его сторона была испещрена благородными морщинами, которые Махони имел некогда обыкновение называть рытвинами и канавами, оставленными в качестве автографов длинной интересной жизнью. Другую сторону покрывала гладкая, как у младенца, кожа.
Врачи заверили Махони в том, что искусственная плоть запрограммирована на постепенное старение и вскоре обе половины лица будут выглядеть одинаково. Махони им не верил – хотя должен был признать, что четыре месяца назад его челюсть также не работала; теперь, после очередной болезненной операции, она функционировала нормально.
Махони не имел ни малейшего понятия, для чего вдруг понадобился Императору. Он предполагал, что босс по старой дружбе желает лично сообщить ему новость о том, что пора "сниматься с якоря" и идти в раннюю отставку.
"Ну и хрен с ним, пенсия для генерала с двумя звездами не так уж плохо, – размышлял Махони. – Кроме того, я ведь всегда смогу подыскать себе другую работу, разве не так?.. Спустись с небес, Ян. Профессия убивать людей – не самая необходимая в гражданской промышленности".
Махони вышел из состояния раздумья, когда гурки остановились перед безликой дверью и жестом указали ему на кнопку лучевого кода, к которой следовало приложить большой палец руки. Махони решил, что первое предположение было верным. Его вызвали для "снятия с якоря" по команде "Дружно взяли!".
Открылась следующая дверь, и на Махони пахнуло жаром кухни. Ощущение было таким, словно он попал в огромный ирландский мясной пирог. В дверном проеме возникла мускулистая фигура Вечного Императора. Он оглядел Махони с ног до головы оценивающим взглядом, словно прикидывал, годится ли тот для начинки в пирог. Следуя старой солдатской привычке, Махони попытался привести свои хрустящие кости в состояние по стойке "смирно".
Император улыбнулся.
– Махони, – сказал он. – Ты похож на человека, которому не мешало бы промочить горло крепким скотчем.

* * *

– Говорю тебе, Махони, из-за этой заварухи с таанцами я стал совершенно по-другому смотреть на жизнь. Когда мне, в конце концов, удастся стряхнуть их со своих ботинок, дела пойдут по-другому. Не знаю, можешь ли ты меня понять, но работа Вечного Императора далеко не так романтична, как многие думают.
Махони выдавил кривую улыбку.
– Не болит голова у дятла, – сказал он.
Император поднял голову от доски для рубки мяса.
– Что такое? Кажется, слышны нотки цинизма в твоем голосе? Осторожно, Махони. Во мне бродит сила виски.
– Прошу прощения, босс. Промашка вышла.
Они находились в кухне Вечного Императора, напоминающей беспорядком офицерскую кают-компанию. Махони сидел за столом из нержавеющей стали, держа в руке маленькую рюмку. Император находился напротив него, готовя обед, который, как он пообещал старому товарищу, будет полностью вписываться в военный лейтмотив.
Император назвал блюдо "подсадная курица". На середине стола стояла кварта спиртного домашнего приготовления – по мнению Императора, удивительно напоминавшего шотландское виски. Властитель наполнил рюмки и сделал глоток, прежде чем возобновить свое занятие. Во время работы он беспрестанно говорил, суетясь вокруг различных предметов, назначение которых было известно ему одному.
– Никак не могу вспомнить настоящее название этого блюда. Один из множества кулинарных шедевров, который стряпала вся жуликоватая Луизиана задолго до моего восшествия на престол.
Махони предположил, что Луизиана была провинцией, находившейся на древней Земле.
– В прежние времена некоторые люди считали, что продукт не является продуктом до тех пор, пока из него не выжаривали весь дух. Я не видел в этом смысла, но с годами научился не осуждать слишком скоро народные поверья. Итак, я попробовал приготовить несколько блюд.
– И все они оказались чудесными, верно? – спросил Махони.
– Нет, все они оказались ужасными, – ответил Император. – Во-первых, я понял, что сам виноват: все спалил. Мой дед убил бы меня, если бы увидел, сколько продуктов я перевел. В конце концов, я уяснил несколько основных правил. Ничего нельзя пережаривать или перепекать.
– Как картошку, – вставил Махони. – Никому не хочется пережаривать картошку.
Вечный Император посмотрел на генерала странным взглядом.
– А кто говорил о картошке?
Махони только покачал головой и поднес рюмку к губам. Запрокинув голову назад, он влил в глотку ее содержимое, почувствовал себя более уверенно и снова наполнил рюмку.
– Глупость сморозил...
Император несколько минут молчал, автоматически продолжая готовить обед. Используя пальцы рук и ладони как мерные ложки, он высыпал в чашу следующие ингредиенты: жменю стручкового кайенского перца, две щепотки пищевой соли, щепотку толченого перца, горстку сушеного шалфея и нарезанный в форме кубиков хрен. Затем поставил чашу на большую черную плиту, незамедлительно вылил в нее бутылку водки, свежевыжатый сок лайма, стакан растительного масла и высыпал полчашки каперсов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135