Разбойник взвыл и рухнул, обливаясь кровью.
Ронин выдернул меч как раз вовремя, чтобы успеть отбить удар первого.
Краем глаза он заметил сверкнувший серебристой тенью изогнутый клинок Оками. Один из противников буджуна упал, разрубленный страшным ударом едва ли не пополам.
Сделав двойное обманное движение, противник Ронина нанес удар. Сшибшиеся на излете клинки задрожали, словно от электрического разряда. Почувствовав, как меч разбойника соскальзывает с его клинка, Ронин подобрал правую ногу для лучшей устойчивости. В это мгновение разбойник попытался достать его ударом снизу.
Ронин невольно почувствовал уважение к боевому мастерству противника, который явно был профессионалом, причем превосходящим по знаниям и навыкам большинство меченосцев Фригольда.
Мечи их скрестились, высекая голубые искры. Теперь они бились на самом краю бурлящего водоема.
Ронин опять выставил ногу, готовясь провести прием. Противник наклонил меч, предвидя выпад Ронина, но Ронин нанес не нижний, а верхний вертикальный удар, открывшись при этом на долю секунды. Грабитель, однако, не смог этим воспользоваться. У него хватило времени лишь на то, чтобы широко распахнуть в изумлении глаза, а потом череп его развалился, как расколотый орех. Рука с мечом по инерции продолжала двигаться, и Ронин отступил в сторону. Тело рухнуло в водоем. Ронин развернулся.
Оками только что – экономным обратным ударом – разделался со своим вторым противником, налетевшим со стороны незащищенной спины, и теперь схватился с вожаком. Буджун теснил его назад, пока разбойник не уперся спиной в стену ущелья. Он сделал отчаянную попытку пробить защиту Оками и достать до его шеи, однако буджун опередил его. Изогнутый клинок со страшной силой вошел вожаку в плечо – до середины груди. Грабитель дернулся, голова у него откинулась назад, глаза закатились, и конвульсирующее тело рухнуло на землю.
Повернувшись к Ронину, Оками поклонился.
– Всякому путнику в долгом пути нужен краткий привал. Похоже, мы очень правильно сделали, что дали себе отдохнуть. Я бы сказал, краткий отдых пошел нам обоим на пользу.
Вытерев клинок об одежду убитого, он неторопливо вложил меч в ножны.

– Мне не нравится.
– Почему?
– По сравнению с вашими это просто мазня неуклюжая.
Дорога Кисокайдо сделалась круче; голые камни вытеснили из пейзажа буйство нефритовой листвы. Но все же эти приглушенные серые и голубоватые тона уже не казались Ронину такими унылыми, скудными и аскетичными. Рисунки Оками научили его новому восприятию.
– Очень прошу вас, Ронин, не пытайтесь сравнивать вещи, принадлежащие к двум совершенно разным мирам.
– Но я не…
– Это всего лишь совет. Сравнивайте, пожалуйста. Но я скажу вам одно: счастливее вы от этого не станете.
– Я не доволен.
– Отлично! – Оками хлопнул в ладоши. – Художник никогда не бывает доволен…
– Но вы только что сказали…
– Счастье и удовлетворение – разные чувства.
Они сидели перед деревянным навесом белого убежища-станции, расположенного высоко в горах. Было морозно, а на дороге лежал тонкий покров хрусткого снега, переливающегося белыми и голубыми блестками. Его девственную белизну портили только следы их подошв и лошадиных копыт.
– Посмотрите, Оками…
Ронин показал на точку на листе бумаги, что лежал у него на коленях.
– И что же?
– Деревья слишком приземистые, а роща здесь слишком густая.
– Ну так исправьте их.
– Хорошо. М-м-м… Ну как? Лучше?
– Сами скажите.
Ронин помолчал, разглядывая рисунок.
– Да. Так мне нравится больше.
– Ну вот, видите? Уловили.
Ронин вдохнул острый аромат, исходивший от огня, который они разложили в каменном очаге под навесом станции.
Они сидели почти лицом к солнцу. Оно уже опускалось по небу – плоский приплюснутый красный шар, увеличенный и искаженный зависшей над горизонтом дымкой. В тускнеющем свете заснеженная вершина переливалась всеми оттенками розового и лилового. Рядом с груженой повозкой, запряженной быком, шагали две женщины и мужчина. Все – в широких плетеных шляпах и деревянных сандалиях. Они прошли вниз по горной дороге, миновали Ронина с Оками и скрылись за левым поворотом.
– Мы… те, кто умеет рисовать… мы учимся сами, – заговорил буджун, нарушая молчание. – Сначала мы изучаем то, что мы видим, и учимся воспринимать окружающий мир. Каждый – по собственному разумению. Этому вас не научит никто, поверьте.
Он подергал себя за мочку уха.
– Нет, технике научиться, конечно, можно. Я уже показал вам, как держать кисть, чтобы получились желаемые штрихи. Но…
Оками пожал плечами.
– …кто знает? Может быть, вы придумаете другие, лучшие приемы обращения с кистью.
Он посмотрел на темнеющий пик, выдающийся на фоне пейзажа из горизонтальных линий.
– Живопись, как и все великие старания, исходит из самой души человека. Поэтому каждый творит свое. Никто не научит вас тому единственному, что делает искусство неповторимым.
Рука Ронина застыла над бумагой. Он посмотрел на Оками.
– Ваши искусства – рисунки и бой.
Оками кивнул.
– Все буджуны должны научиться как тонкости и состраданию, так и жесткости, меткости и расчету. Вы, я думаю, согласитесь, что последние качества приобретаются куда проще. А для того, чтобы выучиться двум первым, надо как следует потрудиться.
По земле между ними ползли вереницей черные муравьи, тащившие кусочки пищи, превышавшие их размерами вдвое.
– У меня был выбор. Естественно, у нас у всех есть выбор, потому что буджуны уже давно поняли, что жесткая власть не обязательно порождает дисциплину. Есть вещи, которые можно принять только сердцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92