они хихикали, перешептывались и украдкой, не поворачивая головы, бросали на них любопытные взгляды. В воздухе разливался аромат мускуса и цветов вишни.
– Добро пожаловать в Иошивару, – сказал Оками, пропуская Ронина в дверь. Красивые женщины, подобные только что распустившимся лилиям, наблюдали за ними с балконов на втором этаже.
Их с поклоном встретила полная женщина в халате из лилово-розового шелка с рисунком из треугольников и с затейливой блестящей прической – волосы подняты вверх и заколоты двумя длинными булавками из слоновой кости. В ее бесхитростном плоском лице не было ничего, что обращало бы на себя внимание, за исключением пытливых и умных глаз. Она улыбнулась, наклонив голову. Оками представил Ронина, и все опять обменялись поклонами.
Она протянула руку. Оками снял сандалии, Ронин – сапоги. По пружинистому татами они прошли к низкому деревянному столику, не покрытому лаком и без резьбы, расселись вокруг него на полу, скрестив ноги. Две женщины в стеганых халатах принесли дымящийся ароматный чай и рисовое печенье. Где-то, наверное на втором этаже, тихонько потренькивали колокольчики, звук которых напоминал о снежинках, сверкающих в морозном воздухе.
Слева раздвинулось соджи, и к Ронину с Оками вошли три женщины. Все, как одна, были очень юными, с изящными лицами в форме сердечка, черноволосыми и черноглазыми, с алыми округлыми губами. Они приветливо улыбались, шурша шелковыми халатами.
– Не сейчас, Дзуку, – с тоской протянул Оками.
Она кивнула и махнула рукой. Женщины скрылись.
– Тогда чем могу служить? – поинтересовалась она, как только они остались одни.
– Азуки-иро был здесь сегодня?
Дзуку улыбнулась и на мгновение накрыла руку Оками нежной ладошкой.
– Ах ты, мой сладкий. Из всех домов Иошивары ты выбрал именно этот, чтобы спросить об Азуки-иро. – Она засмеялась. – Ты хорошо знаешь куншина, Оками. Да, он здесь был, но пораньше, наверное… да, во второй половине дня. Он не сказал… подожди-ка…
Она подняла руку и позвала негромко, но отчетливо:
– Онджин!
Почти тут же открылось соджи. Женщина в шелковом пепельно-сером халате подошла к столику и опустилась на колени рядом с Дзуку. Она была хрупкого сложения, с такой нежной кожей, что она казалась прозрачной.
Дзуку взяла ее руки в ладони, нежно погладила их.
– Скажи мне, Онджин, когда сегодня куншин был с тобой, не говорил ли он, куда собирался пойти потом?
Онджин бросила быстрый взгляд на двоих мужчин, потом ее темно-карие глаза снова остановились на лице хозяйки.
– Он упомянул Камейдо, госпожа, уже… после.
– Ага. И больше ничего?
Онджин немного подумала, сморщив лоб, но даже эти морщины не портили ее потрясающую красоту.
– Нет, госпожа.
– Хорошо, – Дзуку погладила ее по щеке. – Можешь идти.
Грациозно поднявшись, Онджин удалилась легкой походкой. Когда соджи задвинулось за ней, Дзуку заметила:
– Хороша, верно?
Оками кивнул.
– Если у нас будет время, мы сегодня еще вернемся, чтобы самим убедиться.
Его глаза блестели в неярком свете.
– Я буду рада, Оками.
– Спасибо.
Женщина склонила голову.
– Ваше присутствие делает честь этому заведению.
Они снова вышли на шумную улицу. Оками свернул направо, потом еще раз направо, и они оказались на небольшой рыночной площади. Сразу за площадью начинался сад, протянувшийся примерно на две сотни метров; в основном здесь росли корявые сливы. Среди деревьев виднелись два небольших чайных домика с покатыми крышами и с открытыми стенами со стороны сада, огибавшего их домики полукругом с юга и запада. По саду были разбросаны широкие деревянные скамейки, на которых сидели люди. Большинство из них что-то писали.
– Камейдо – сад литераторов Эйдо, – пояснил Оками. – Сюда приходят поэты и драматурги, чтобы черпать вдохновение от мудрости этих древних слив и чтобы отвлечься от городской суеты.
Оками заговорил с хозяином чайного домика, но тот сам только что появился здесь, а дневная прислуга ушла на ужин. Он предложил им чаю.
Они стояли на ступеньках, попивая чай из фарфоровых чашечек. К ним подошел молодой человек, высокий и худой, с яркими черными глазами и улыбчивым чувственным ртом.
– Вы ищете Азуки-иро? – В его голосе явственно звучали металлические нотки.
Оками кивнул:
– Да.
– Вы – сасори?
Оками, казалось, слегка опешил от такой – слишком прямой – постановки вопроса.
– Вовсе нет.
– Тогда у меня нет причин говорить вам…
– Вы сами к нам подошли.
Молодой человек огляделся с несколько озадаченным видом.
– Да, подошел. Я думал, вы, может быть, захотите послушать стихотворение, которое я…
– Послушать ваше…
Но Ронин сжал руку Оками.
– Я хотел бы послушать стихотворение.
Он отпустил руку буджуна только после того, как почувствовал, что мышцы Оками расслабились под его пальцами.
– Чудесно!
Молодой человек заглянул в листок рисовой бумаги и вскинул голову:

И наступает утро.
Просыпается ворон,
еще усталый.

– Ну как?
– А я еще думал, что я как поэт никуда не гожусь, – буркнул Оками себе под нос.
– Что это означает? – спросил Ронин.
– Я сасори, – сказал молодой человек. – Скоро сасори развернут крылья и отправятся в свой ночной полет, забрав с собой то, что им принадлежит. Больше нам не придется жить на этом маленьком, скудном острове. Скоро богатств хватит на всех жителей Ама-но-мори, буджунов и иноземцев.
– Хватит! – окликнул Оками.
На этот раз Ронин даже и не попытался его остановить. Буджун схватил поэта за грудки. Листок упал на землю.
– Больше я этого слушать не буду. Если вы знаете, где сейчас куншин, вам лучше об этом сказать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92