Она прерывисто дышит в его могучих руках, когда его губы ищут ее губы. Он открывает глаза и накрывает ее обнаженное тело своим черным плащом. Она отворачивается и выдыхает:
– Быстрее. Он знает, и он идет. Забери меня отсюда.
Вложив меч в ножны, он бросился к окну, прижимая ее к себе. Ставни заперты на замок. Он схватил ее за руку и потащил прочь из комнаты. На полутемный балкон. Сверху доносятся чье-то отрывистое восклицание и приглушенный рокот. Низкий голос Никуму. Мимо закрытых дверей. Грохот башмаков. В дверь, из которой он вышел в первый раз. Шум погони уже приближается.
Через тускло освещенную комнату, к распахнутому окну. Глоток свежего ночного воздуха, как пьянящий эликсир. Вытолкнуть ее на раскидистые ветви криптомерии. Потом назад – в комнату.
В дверь, сверкая глазами, ворвался Никуму с обнаженным мечом.
– Где она?
– Возможно, вы начинаете понимать. – Второй голос снаружи, с балкона.
– Кто вас звал! – зарычал Никуму.
– Вы, конечно, – спокойный и ровный ответ.
Похоже, это еще больше разъярило Никуму, и он бросился на Ронина.
– Я убью вас за это! Она моя!
Рослый Никуму занес над Ронином длинный буджунский клинок. Он был стремителен и напорист, но далеко не безрассуден. Ронин, почуяв опасность, отразил удар, одновременно забрасывая обе ноги за оконную раму. У него за спиной дерево разлетелось в щепки, и он метнулся в противоположную сторону. Другой удар пришелся поперек окна. Камень рассыпался облаком пыли в тот самый момент, когда Ронин прыгнул и, проскользив вдоль толстой ветки, спустился по корявому стволу на землю, где его ждала Моэру.
Он запрокинул голову, вглядываясь во тьму. Фигура Никуму в окне. Зыбкий двойник – его тень. Шелковый халат развевается на ветру. Казалось, там стоит не человек, а призрак.
– Я буду травить вас, как диких зверей! – истошно завопил он, широко размахнувшись мечом.
Сверху посыпались куски камня и дерева.
– Считайте, что вы уже оба покойники! Да, покойники!
Когда они бежали сквозь заросли криптомерий, до них донесся какой-то звук. Ронин так и не смог определить, что это было: взрывы дикого хохота или отголоски рыданий.

* * *

– Теперь нам некуда больше идти, – тихо сказал Оками. – Одно только место осталось…
– Да. И я даже знаю какое.
В голосе Ронина звучала усталость.
– Неужели?
Удивление на лице буджуна.
– Замок куншина.
Они сидели под навесом террасы придорожной тихой гостиницы, выстроенной на высоких пурпурных утесах, устремленных крутыми обрывами, словно в безумной попытке самоубийства, в сторону бурных волн далеко внизу. Холодный свет полумесяца превращал пену прибоя в яркие бриллиантовые блестки, а водяную пыль – в платиновые кружева.
Ветер с моря раскачивал темные сосны, напоминавшие дремлющих стражей, чуть выше по склону и справа. Слева вниз уходили утесы, заросшие густым кустарником.
Где-то проухала снежная сова.
Перед ними на вымощенной камнем террасе, покрытой татами, стоял низкий лакированный столике дымящимся чаем. Наполовину пустые чашки. Тарелочка с рисовым печеньем. Оками с лицом, выражающим полную безмятежность, сидел напротив Ронина. Моэру осталась в комнате, забывшись тяжелым сном.
– Боюсь, – заметил Оками, – наше маленькое предприятие было большой ошибкой. Теперь Никуму наш враг, а в Эйдо трудно найти более могущественного, свирепого и безжалостного противника.
– Он держал ее против воли. Если б вы видели…
– Она все же его жена, Ронин…
– Разве это лишает ее права на свою собственную жизнь? Или такие у вас обычаи – дивные традиции буджунов?
Набежавшие тучи ненадолго закрыли луну. Когда ее мраморный свет засиял опять, Оками спокойно проговорил:
– Друг мой, я понимаю…
– Прошу прощения за грубость, Оками, но должен сказать вам, что вы никогда не поймете. Мы с Моэру связаны между собой какими-то странными узами. Я сам еще не разобрался какими.
Помолчав, Ронин добавил:
– Она может со мной говорить.
Оками долго смотрел на море, потом налил еще чаю – себе и Ронину. Держа фарфоровую чашечку кончиками пальцев, он медленно отхлебнул ароматной горячей жидкости.
– Нет смысла жалобиться и стенать, когда что-то уже случилось, – произнес он негромко. – Простите меня, друг мой. Как бы там ни было, она с нами. Такова наша карма.
– Так что насчет куншина?
– Во-первых, – заговорил Оками деловитым тоном, – он единственный из буджунов на Ама-но-мори, способный отразить все возможные поползновения со стороны Никуму. А Никуму будет мстить…
– Но Никуму – его друг.
– Позвольте мне закончить, пожалуйста. Нас еще может спасти свиток дор-Сефрита, поскольку, как говорят, Азуки-иро обладает кое-какими древними знаниями, оставшимися после воинов-магов. Если это действительно настолько важно, тогда у него не останется выбора. Ему просто придется поумерить пыл Никуму. Во всяком случае, до принятия какого-либо решения.
– А потом?
Оками пожал плечами.
– Когда он увидит, что вы принесли, он, возможно, начнет понимать, что зло подобралось так близко к нему, что уже отравляет и Ама-но-мори. Сасори необходимо уничтожить. Если Никуму их нынешний вождь, значит, он умрет первым.
Оками ушел к себе в комнату, а Ронин еще долго сидел на террасе, вслушиваясь в бесконечный грохот прибоя, накатывающего на пурпурные утесы. В ветвях сосен запутался серый туман, похожий на рыхлую паутину, сотканную каким-то гигантским пауком. Звезд уже не было видно. Луна зашла еще раньше.
Он вглядывался в туман, в самые сокровенные недра своей души. И он дал клятву. Его никто не остановит. Никто. Ни Никуму. Ни Маккон. Ни даже сам Дольмен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92