Смерти ты не боишься, сказал тогда Боннедюк Последний. Ты боишься другого… чего?
Оно приближалось. Или это он шел навстречу?
Деревья расступились.
Отодвинулись вдаль.
Он оказался лицом к лицу с Сетсору.
И опять – эти страшные человеческие глаза на покрытой лоснящейся черной шерстью оленьей морде. Немигающий пристальный взгляд.
Подрагивают огромные ветвистые рога.
– Где я? – воскликнул Черный Олень.
И тут же:
– Я послал за тобой корабли. О нет!
Долгий, протяжный крик.
– Останови это! Останови!
Голова его вдруг затряслась. Глаза закатились.
– Ты можешь. Ты должен!
Молчание.
Но если и был еще кто-то в их черно-белом мире, он ничем не выдал своего присутствия.
На черных звериных губах Сетсору показалась пена. Он жалобно заскулил. Его ороговевшие руки потянулись к черному ониксовому мечу, только меча почему-то не было.
– Где ты? – позвал Олень и принялся колотить себя по голове, словно на нем была маска, которую он хотел разбить.
– Хватит!
В его голосе зазвучали визгливые, истеричные нотки.
– Хватит уже надо мной издеваться!
Он попятился, отступая от стоящего перед ним существа.
– Я служил тебе верой и правдой. Я загубил столько жизней во имя твое. Что ты сделал со мной теперь? Что ты сделал со мной?
Он цеплялся ороговевшими пальцами за рога. Черные губы дрожали. Он рассмеялся, и смех его был ужасен.
– Сила. Куда она делась, вся сила? Отпусти меня. Отпусти. Забери из этого ада…
Здесь нет богов, Сетсору, раздался его голос, наполненный странной вибрацией. Олень дернулся, словно ужаленный.
И только теперь – в первый раз – всмотрелся в силуэт, застывший перед ним.
– Кто ты, при виде которого сердце мое наполняется страхом?
На этот вопрос я тебе не отвечу, потому что еще не знаю. Я только знаю, кем был когда-то, давным-давно. И все же твой страх – это и мой страх тоже.
– Правда? – Олень замер на месте, вытянув шею вперед. – Такой тусклый свет. Я плохо вижу тебя.
Он придвинулся поближе.
– Ага! Теперь знаю, я чувствую. Ты из леса. Ты меня выследил, точно зверя…
Не тебя. Другого.
– Он мне сказал, что ты умер.
Но я здесь.
– Я сказал, что ты искал меня в лесу. Что пока ты жив, мне не будет покоя. Ты будешь травить меня…
А еще он сказал, что я умер.
– Он не стал бы мне лгать.
Он уже солгал.
– Что тебе от меня надо?
Расстояние между ними заметно сократилось, хотя ни тот ни другой как будто не сдвинулись с места.
Чего надо нам друг от друга?
Голова дернулась, широкие ноздри раздулись.
– Мне вообще ничего не надо – только вернуться назад, в лес под Камадо.
Может быть. В свое время.
– Он был прав. Ты хочешь моей смерти!
Глаза налились бешенством.
Я не сделаю тебе ничего плохого. И подумай – почему?
Сетсору расхохотался:
– Не сможешь!
Они сошлись в битве, в долгом сражении без конца и без смерти. Он понял это мгновенно. Он знал, что должен разрешить эту головоломку. Разрешить во что бы то ни стало. Иначе они ввяжутся в схватку за пределами самого Времени.
Он был напуган, но подавил нарастающий страх – просто отбросил его от себя. Попытался подумать. Главное – не забывать. Если забудешь… провал… пустота… Огромная косматая голова заметалось у него перед глазами.
– Я ничего не боюсь. Я убиваю, и все!
Олень, кажется, снова впадал в истерику. Она захватила его, сдавила. Чтобы уже никогда его не отпустить. Никогда.
Плотная и глубокая темнота опустилась на мир. Ночь, которая не была ночью. Беззвездная и бесконечная. Черное покрывало. Спать. Уснуть. Саван…
Прорыв сквозь трепещущую пелену. Паруса. Наверх. Крики морских птиц. К теплому солнцу. Ушел. Ушел…
Думай!
Неба нет, горизонта нет, нет земли.
Объятые чернотой.
Они бьются друг с другом, падая и поднимаясь опять. Парализующее смятение. Паника истощает силы. Надо взять себя в руки.
Сосредоточиться. Существование сужается до…
Снова – прикосновение страха. Но это уже другой страх. Что-то крадется во тьме, приближается… И он знает, что это.
Запредельное.
То, что таится за гранью смерти.
Конец.
Нет!
Ничем не сдерживаемое смятение разлилось штормовой волной чувств, и он сразу расслабился, всем своим естеством ощущая его громогласное, оглушительное приближение. Теперь – на отмель. Стоять до конца.
В глубину.
И тут его вдруг озарило – как будто пронзило сияющей молнией. Ослепило энергией.
Ты не причинишь мне вреда, ты не сможешь, сказал он.
Глядя в глаза Сетсору.
Приближаясь.
Без воздуха.
Ты понимаешь, сказал он. Скажи мне, кто ты.
– Что ты имеешь в виду?
Ты знаешь.
Конвульсивное сжатие темноты.
– Ты сумасшедший!
Взмахи мерзостных крыльев.
Все будет кончено, если ты мне не скажешь.
Сетсору тоже почувствовал это. Теперь.
Я знаю, а значит, и ты должен знать.
– Боюсь, что…
Это все, что осталось ему. У него.
И все-таки что-то осталось.
Скажи мне.
– Я, – прохрипел Сетсору, – это ты.
Шелест ветра, и это ушло.
Внизу, далеко-далеко внизу, в самом центре мироздания, извивалось оно – безголовое существо, чье туловище бесконечно тянулось в пространстве. Оно ворочалось, корчилось и блестело, постоянно меняясь и пребывая вовеки неизменным.
Снизу до них долетел шквал соленого ветра. Начали проявляться цвета.
Тело Оленя содрогалось от рыданий. Они удерживали друг друга, обливаясь соленым потом, а потом как бы слились воедино и оказались друг в друге, связанные нерушимыми узами, и теперь он наконец ощутил в отношении Сетсору другое чувство, которое он затруднился бы определить.
Они стали одним существом.
Энергия заструилась в них, и он-они-он увидел бесконечные фанфары живого грома;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92