Это был малорослый мужчина, щуплый, с приплюснутым носом и длинной клочковатой бородой на сильном волевом подбородке. В первый раз за столько столетий смертельной вражды тайпаны Чин Пан и Хун Пан ехали в битву бок о бок. В первый раз красные и зеленые встали в одном строю.
Кири ударила каблуками по взмыленным бокам шафрановой лумы, словно ей не терпелось скорее вдохнуть воздух Камадо, услышать металлический лязг клинков, окунуться в кровавую бойню Кай-фена. Ду-Синь тоже пришпорил луму и поскакал вслед за императрицей, низко склонившись в седле. Турмалин у него на шее сверкнул маленьким солнцем. Лу-Ву, подав знак колонне прибавить шаг, дернул поводьями и негромко заговорил со своим скакуном, словно уговаривая его побыстрей одолеть последний перед Камадо подъем.
Когда союзники Дольмена добрались до плоскогорья, выходящего к сосновому лесу, один из них отделился от общего строя и отправился на поиски трёх Макконов.
Мимо высоких, поджарых черепоголовых воинов со смертоносными шипованными шарами, закрепленными на их узких бедрах на потертых кожаных ремнях, мимо странных созданий с удлиненными черепами, увенчанными перьями, что спускались колышущимися гребнями до середины спины, мимо приземистых воинов с близко посаженными глазами, мрачных, как сама смерть, мимо омерзительных с виду существ, похожих на исполинских насекомых.
Он нашел их в конце концов в самой чаще холодного леса – этих могущественных существ, сильнее которых был только Дольмен. Они дожидались своего собрата в окружении призрачной белизны. Это морозный ветер вздымал высоко в воздух снежные покровы.
Один из Макконов поднял зловещие оранжевые глаза и обвел взглядом качающиеся, засыпанные снегом сосны в поисках знака прихода того, с чьим появлением начнется Призвание, которое откроет Дольмену дорогу в мир человека.
– Я здесь, – объявил союзник.
В его сторону медленно повернулась омерзительная голова с крючковатым клювом. Зрачки-щели пульсировали. Огромный хвост бился из стороны в сторону. Он вдохнул их вонь.
Серый клюв открылся, и раздался пронзительный крик, отвратительный для человеческого, слуха. Но он, приученный к этим звукам, услышал:
– Да. Мы знаем. Мы привели тебя по Его воле.
– Он идет?
– А ты еще сомневаешься, недоумок? Так было обещано, и, значит, так будет. Теперь даже Время не может вмешаться.
Оранжевые глаза сверкнули.
– Сдержи свою клятву.
Тело Маккона заколыхалось, теряя четкость очертаний.
– Тебе известно, какое тебя ждет наказание в случае неудачи…
– Вам вовсе не за чем…
Крик сделался невыносимым:
– Ты будешь еще умолять о смерти!
– За столько веков все должно быть распланировано безупречно. Неудачи исключены. Я вас не подведу. А потом…
Омерзительная голова на мгновение отвернулась, и он почувствовал несказанное облегчение, словно избавился вдруг от тяжелой ноши.
– Идет наш брат. Оставь нас. Сейчас же. Ступай пока к южной опушке леса. Во время избрания Господина ты будешь командовать нашим центральным ударным отрядом. Потом с тобой свяжутся напрямую – получишь дальнейшие указания. А теперь уходи, ибо ни один смертный не должен видеть того, что сейчас произойдет.
– Но я не…
– Ступай!
И он пошел прочь, по снежному лабиринту леса. Присоединившись к своим, повел их на юг, в обширный лагерь легионов Дольмена. Властным голосом, привыкшим отдавать приказы, которые выполняются беспрекословно, он разъяснил своим воинам их диспозицию в грядущей схватке. И все это время он посмеивался в душе, держа при себе свои тайные знания.
Из соснового бора к северу от Камадо донесся вопль. Посреди леса стояли четыре Маккона. Итак, все четверо воссоединились. Чудовищные силуэты зыбились и пульсировали, словно их тела были сотканы из какой-то текучей субстанции, враждебной воздуху, который они били и рвали своими страшными изогнутыми клювами.
Снова и снова призывали они в один голос, настраиваясь на единый ритм.
Холодный огонь струился откуда-то сверху.

А тем временем в Камадо, окруженном высокими желтыми стенами, защитники города ликовали по поводу прибытия зеленых и красных и благополучного возвращения Кири. В эту серую снежную ночь, освещенную пламенем масляных ламп, мигавших в сгущающемся мраке, риккагины и тайпаны собрались, чтобы обсудить совместные действия по отражению утреннего штурма.
А чуть позже, когда низкое, неспокойное небо приобрело неестественно алый оттенок, Кири поднялась на крепостной вал. Снег, покрывающий камень, заглушал ее шаги.
Риккагин Тиен, которого она называла Туолином, встретил ее на северной стене, и они вместе присели под скошенным навесом, прислушиваясь к непрестанному шуму мокрого снега и напряженно вглядываясь в чащу леса, где разбил лагерь противник.
Кири вспомнила другую ночь, когда она сидела здесь же вместе с Ронином. Она понимала, что потеряла его навсегда, уступив его жажде поисков неведомого, что манила его за собой.
После того, как Маккон убил в Шаангсее Мацу, что-то умерло в ней. Какая-то часть ее души. Иначе и быть не могло. Без Мацу Кири осталась лишь неприкаянной половиной единого целого. Они обе осознавали опасность такой жизни, но их все же влекли ее полноценные, насыщенные и необузданные радости. Вот почему они так старались беречь друг друга. Но Маккон разрушил все это, разорвав нежное белое горло Мацу. Из-за Ронина. Потому что Маккон исступленно искал его.
Но сейчас, вглядываясь в густой лес, где притаились прислужники смерти и разрушения, она испытывала только одно желание, нестерпимое, неодолимое. Быть с ним. Она могла спать с другими мужчинами, но при этом страдать от разлуки с ним, и она знала, что ради него пошла бы на все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92