Ее длинные черные волосы были убраны под высокий медный шлем.
Вокруг царило оживление, по всей огромной армаде буджуны поднимали паруса. Движения их были организованны и точны, как движения актеров в финале ногаку.
Азуки-иро подал знак, и Моэру пробормотала:
– Мы готовы.
Послышался крик, повторившийся бессчетное количество раз – многоголосье под стать вскрикам чаек, круживших над мачтами кораблей.
Крик обернулся ритмичным пением. Буджуны разом склонились над огромными плоскими брашпилями. Со скрипом и визгом повернулись колеса, поднимая тяжелые якорные цепи.
Воздух, насыщенный солью и фосфором, наполнился волнующей и мелодичной песней буджунов.
Вот уже вытянуты и закреплены последние якорные цепи.
Буджуны бегут по вантам.
Вода почернела в тени армады, растянувшейся далеко на запад.
Он смотрел, не отрываясь, на сотни буджунских кораблей, медленно покачивающихся на волнах, готовых отплыть от Эйдо, от берегов Ама-но-мори.
– Плыть очень долго, – сказала Моэру. – А времени мало. А что, если мы не успеем добраться до континента вовремя?
– Успеем.
Он отошел от нее; ослепительные блики солнца плясали на его черной кирасе. На высоком шлеме развевались белые перья.
Он замер у основания бушприта «Содзу».
Вынул из ножен свой сине-зеленый клинок, Ака-и-цуши.
Бледно-зеленый отсвет пробежал по клинку. Сжимая меч обеими руками, он вытянул его над морем.
Закрыл глаза.
И последнее наследие его покровителя-зверя всплыло из темных глубин, вызванное Ака-и-цуши, освобожденное усилием его мысли.
Горизонт на востоке затянули багровые тучи, там собиралась буря. Но здесь корабли тихо покачивались на воде, а солнце вовсю припекало в безоблачном небе.
Наступил полнейший штиль. В воздухе не было ни единого дуновения.
Тучи с востока понеслись в сторону кораблей.
Налетел первый порыв восточного ветра.
– Поднять все паруса! – приказал куншин.
Восточный ветер, прохладный и наэлектризованный, с каждой минутой усиливался. И всех, кто его ощущал, переполняло какое-то странное возбуждение.
Тучи уже затянули все небо. Полыхнула первая молния, грянул гром, раскатившийся эхом над морем. Ветер набросился на армаду.
Куншин подал знак, и корабли приняли на себя бурю.
Волны вздымались, в снастях завывал ветер. Казалось, еще немного – и паруса лопнут, не выдержав напряжения. Флот буджунов сорвался с места и помчался по штормовому морю со скоростью, небывалой для кораблей, сделанных человеческими руками.
Моэру стояла на носу «Содзу», завороженно глядя на сверхъестественное свечение, струившееся вдоль сине-зеленого клинка, и никто, даже Воин Заката, не сумел бы сказать, о чем она думала в эти минуты.

НЕМЕЗИДА

В оживленном лагере Дольмена был один человек, который старался держаться поближе к определенным людям – даже при том, что они явно были новичками в этом разношерстном войске. Но это были, вне всяких сомнений, вожди. И от них не воняло, как от всех остальных тамошних военачальников. Но самое главное, это были обычные люди, а не какая-нибудь странная нечисть, которой хватало в армии Дольмена.
Сам человек был худым и высоким, жилистым, с твердыми мышцами. Его лицо с длинными, отвислыми усами, всегда изможденное и угрюмое, никогда не озаряла улыбка. Он любил свой народ и болел за него душой, но при этом давно уже разочаровался в нем, и это горькое разочарование, донимавшее его денно и нощно, в конце концов сделалось невыносимым. В отчаянной попытке защититься от этой тоски, медленно убивавшей его, он обратил ее вовне и превратил любовь в лютую ненависть. Легче ему, правда, не стало, но теперь, просыпаясь по утрам, он хотя бы не думал о том, чтобы всадить себе в живот свой короткий меч.
Уже не один год По был связан с красными из северных провинций. На это его подтолкнуло презрение к жирным купцам и жадным риккагинам, которые грызлись между собой за стенами Шаангсея.
Будучи торговцем, он частенько наезжал по делам в этот самый богатый из городов на континенте человека. Его принимали в «лучших домах» Шаангсея, в городе за стенами, где селились наиболее влиятельные и богатые горожане. Он вел себя так, чтобы полностью соответствовать избранной им личине преуспевающего торговца с севера, и, хотя у него не всегда получалось сдерживать язвительные замечания, отчего он прослыл острословом и заимел репутацию нетерпимого человека, он все же ни разу не выдал своих истинных чувств и сумел приглушить снедавшую его ненависть предвкушением будущих перемен, на которые он возлагал столько надежд.
Но по мере приближения Кай-фена – а По много времени проводил на севере и поэтому знал, какова будет истинная подоплека грядущей битвы, – он не мог больше мириться с благодушием этих алчных и самодовольных людей, которые считали себя в относительной безопасности в своих шаангсейских дворцах. Все труднее становилось ему сдерживать свой бурный нрав. И поэтому, когда однажды его оскорбили – точнее из-за натянутых нервов ему показалось, что его оскорбили, – он сорвался и в свою очередь тоже оскорбил гостей, собравшихся у Ллоуэна, и все закончилось тем, что ему указали на дверь и навсегда отлучили от этого дома. Чуть поостыв, он еще несколько дней казнил себя за собственную глупость. За то, что не смог сдержаться. А потом он убил трех зеленых, которые подвернулись ему под горячую руку на северной окраине города. Вот тогда он поклялся себе, что никогда больше не позволит эмоциям взять над собой верх.
А сейчас, сидя у ароматного костра из сосновых поленьев и ковыряясь в зубах после вполне сносной трапезы, он вдруг осознал, что это уже не имеет значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92