Здесь идет освободительная война, и вскоре войско повстанцев, как он решил называть его про себя, прорвет оборону Камадо. Перед его мысленным взором стоял Шаангсей – огромный, неимоверной цены самоцвет, который прямо напрашивается на то, чтобы кто-то прибрал его к рукам. По понимал, что эти чужеродные существа – нелюди – не интересуются ни серебром, ни опием, и подозревал, что им не хватит мозгов даже на то, чтобы осознать идею накопления богатства. Нет, эти мерзкие твари живут лишь для того, чтобы убивать. Насытившись кровью и грязью, они вернутся в свою запредельную преисподнюю. Он содрогнулся от омерзения. До чего же они вонючие! Потом он задумался о вещах приятных. О богатствах, которые скоро будут принадлежать ему. При таких средствах он сможет установить твердую власть в разоренном войной городе, дать новую – лучшую – жизнь своему народу. Они устремятся в Шаангсей с западных холмов, и это будет уже другой город. Новый. Где все будут гордыми и счастливыми. А первыми жертвами его справедливого правления станут жирные хонги. Ради этой великой цели он многим готов поступиться. Готов даже терпеть общество этих мерзких вонючих созданий…
Ловко лавируя между копошащимися щетинистыми телами «союзников», он уверенным шагом прошел по обширному лагерю, гудящему разноголосицей чужих языков и странных для человеческого уха говоров. Дважды он замечал в непосредственной близости черные головы полководцев с глазами насекомых, качающиеся на длинных шеях. Этих он предпочитал обходить стороной.
Вскоре он добрался до палатки толстяка. Насколько По было известно, этот человек был большим начальником и не подчинялся здесь никому, разве что только самим Макконам. Поэтому, кстати, По и заприметил его еще в тот день, когда он впервые появился в лагере верхом на странном животном, до такой степени черном, что на него было больно смотреть. Толстяк пришел из чащи соснового леса, где – а это По знал наверняка – обосновались Макконы.
Он прошел мимо охранников и, наклонившись, шагнул под полог палатки.
– Вы посылали за мной.
Трое мертвоголовых воинов, ссутулившись, вышли с другой стороны палатки.
Толстяк поднял голову от бумаг.
– Да, – сказал он. – Подойди.
Рядом с ним стоял Маккон, ворочая отвратительной головой с жутким клювом. Его толстый хвост мелькал в пропитавшемся вонью воздухе. По отвел взгляд, стараясь не выказывать удивления, хотя ему было странно, что эта тварь вышла из леса и заявилась в лагерь. Такого еще не было. Что происходит? Его мысли метались, словно всполошенные рыбешки.
– Мы хотим попросить тебя, – вкрадчиво заговорил толстяк, – чтобы ты оказал нам одну услугу.
– Как вам будет угодно, – отозвался По, не поднимая головы.
– Хорошо, – улыбнулся толстяк. – Сегодня ночью ты проникнешь в Камадо.
По опять сумел скрыть свое удивление.
– Вам, должно быть, известно, что я мастер джиндо.
– Искусства скрываться и убивать, – кивнул головой толстяк. – Да, мы знаем. Поэтому мы и выбрали тебя, По.
Маккон открыл свой кривой клюв и пронзительно взвизгнул. Его серый язык трепетал у чешуйчатого неба. По содрогнулся и прикрыл глаза. Его едва не стошнило.
– Мы хотим, чтобы один человек в Камадо был убит, – заговорил толстяк, переводивший, похоже, сказанное Макконом. – Мы хотим, чтобы это было проделано тихо, бесшумно и при загадочных обстоятельствах. Для устрашения противника.
Потом он дал По описание жертвы.
– Подобное описание подходит ко многим, господин.
По едва скрывал раздражение. Ему самому была противна эта подобострастная поза. Но он понимал, что в его кажущейся покорности кроется, быть может, единственная возможность пережить этих надутых военачальников и вонючих чужаков. Единственная возможность уцелеть.
– Как ее зовут?
Маккон снова взвыл, и от этого вопля у По на глаза навернулись слезы и стало больно ушам.
– Ее зовут, – толстяк почему-то понизил голос, – Моэру.

Они ушли, оставив его одного в Шаангсее. За палатами Тенчо, во дворце Императрицы.
В высоком сверкающем шлеме, в черных доспехах, отделанных зеленым, как море, нефритом и ляпис-лазурью, он расхаживал по дворцу, по холодным мраморным залам, слыша лишь эхо собственных шагов.
Он остановился на миг на входе в широкую галерею с колоннами из пятнистого мрамора, освещенную лампами из чеканной меди, свисавшими на длинных цепях с потолка.
Дворец был пустым.
Неподвижный и пыльный воздух, казалось, висит сложенным покрывалом, словно в ожидании возвращения здешних обитателей, которые отбыли в свою летнюю резиденцию где-нибудь на другом континенте, где всегда светит солнце и не бывает дождя.
На мгновение ему показалось, что там, на другом конце обширной галереи, кто-то есть – какой-нибудь любопытный наблюдатель… монотонный ритм примитивной музыки. Но в спертом воздухе при тусклом свете нельзя было сказать наверняка, а замеченное им мерцание было скорее всего отражением огней от его панциря.
Он тряхнул головой, словно пытаясь уловить обрывки чьих-то чужих воспоминаний. Так ничего и не вспомнив, он направился к выходу из дворца, мучаясь вопросом, что заставило его вернуться сюда, хотя сейчас ему нужно было как можно скорее мчаться на север, в Камадо.
Он вышел в сверкающий сад, спокойный и тихий в это время года. День был холодным и ярким, воздух – хрупким, как фарфор. По лазурному небу проплывали перистые облака. Красные и оранжевые деревья отливали яркими бликами латуни и меди.
Уже взявшись за поводья и приготовившись сесть в седло, он почему-то помедлил и задумчиво повернул голову в сторону спрятанного за густой листвой входа во дворец Императрицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92