Эта роща казалась мне храмом с высокими и стройными бамбуковыми колоннами. В конце лета, когда цикады звенели особенно звонко, верхушки бамбука пронзали оранжевую дуну. — Юкио уютно прижалась к Николасу. Он ощущал рядом с собой ее нагое тело. — Только там я чувствовала себя дома. Мой тайный приют. Там я стала женщиной. — Ее тело начало дрожать, словно от холода. — Я привела туда одного мальчика с соседней фермы. Наверное, для него это тоже было в первый раз, и все „вышло очень неловко. Он видел, как это делают животные, и пытался им подражать. Он так волновался, что начал раньше времени.— На Западе, — заметил Николас, — говорят “кончил”. Все наоборот.— Я слышала, то же самое со смертью, — прошептала Юкио. — Они ведь не понимают сеппуку, правда? Прыгают с небоскребов или...— Или сносят голову пулей.— Странно. — Она хихикнула. — Наверно, они и в самом деде варвары.— Давай не будем говорить о смерти. — Николас обнял ее.— Давай. Мы не будем. — Юкио просунула руку между его бедер и стала нежно гладить.— Ты только об этом и думаешь, — сказал он хрипло.— Это все, что у меня есть, — со стоном ответила она. Четвертое КольцоКнига Огня IУэст-Бэй-Бридж — Нью-Йорк. Нынешнее лето. — Нет, нет, нет! — кричала она сквозь смех. — Забудем об этом.На сей раз она побежала к нему, а не от него, как бывало раньше. Она бросилась к нему через дюну, схватила за ноги и повалила на землю.Жюстина смеялась, а Николас выплевывал песок изо рта.— Очень смешно!Она прыгнула на него, и они покатились по песку. Прохладный ветер с моря трепал их волосы. От зажженных огней на ее крыльце струился сквозь туман мягкий успокаивающий свет.Лицо Жюстины было совсем близко от Николаса. В ее широко раскрытых глазах он видел мерцающие искорки. Ее длинные волосы соединяли их как мост, ее длинные пальцы, легкие и холодные, как мрамор, лежали на его щеках.— Я не хочу быть грустной, Николас, — тихо сказала Жюстина. Николас нежно поцеловал ее.— Я здесь.— Знаю.Ее игривое настроение прошло, и она стала очень серьезной.— У меня было много времени, чтобы подумать... обо всем.— Когда ты лежала в постели? Жюстина покачала головой.— Нет. Раньше, в воде. Говорят, что в таких случаях перед человеком проносится вся его жизнь, — Она засмеялась, но в ее голосе слышалась печаль. — Со мной было по-другому. До этого я плавала и сочиняла о тебе всякие безобидные небылицы, а потом в какую-то минуту мне показалось, что я уже никогда не выплыву. — Глаза Жюстины затуманились. — И тогда я подумала, что больше не увижу тебя. — Она говорила так тихо, что Николас с трудом разбирал слова. — Мне страшно. Мне страшно, что я тебе это говорю. Одно дело признаться себе в своих чувствах, а другое — сказать об этом вслух, понимаешь? Жюстина пристально посмотрела на него.— Я люблю тебя. Когда я рядом с тобой, я ни о чем не могу думать. Обычно мне хочется куда-то пойти, кого-то встретить, но когда я с тобой, это все уже неважно. Я знаю, это звучит по-детски и слишком романтично, но...Николас засмеялся.— Романтично — да. Но не по-детски. И что в этом плохого — быть романтичным? Я сам такой. Правда, в наши дни это редкость.Ее глаза ждали ответа.— Ты меня любишь, Ник? Если нет, так и скажи — ничего страшного. Просто мне нужна правда.Николас не знал, что ей ответить. Его душа была полна воспоминаний, радостных и горьких, и он знал, что Юкио все еще имеет над ним власть. Он ощущал себя рыбой, которая яростно борется с течением. Но он не был рыбой, и с какой стати он должен был бороться? Почему это так важно для него?— Николас чувствовал, что ответы на эти вопросы есть, нужно только получше разобраться в себе. Его до сих пор жгли слова, сказанные Кроукером в ресторане, и он злился на себя за это. Что, если Кроукер пpaв? В самом деле, как он воспринял смерть Терри и Эй? Конечно, это не было ему безразлично. Он не машина, он должен что-то чувствовать. Но он не мог плакать. Наверно, можно страдать и по-другому: в этом Николас был похож на свою мать. Он слишком владел собой, чтобы показывать свои чувства. Но он постоянно переламывал себя, и это могло оказаться губительным. Не понимая себя до конца, он никогда не мог стать хозяином положения, не мог совладать ни со светом, ни с мраком. Эта мысль больно кольнула Николаса, и где-то на краю его сознания стало что-то зреть...— О чем ты думаешь? — На лице Жюстины застыла тревога.— Ты не должна ничем жертвовать, — сказал Николас. — Ни для меня, ни для кого-то другого. Это опасно.— К черту! Я ничем не жертвую. С этим кончено. Я ничего для тебя не сделаю, если только не захочу этого сама. — Ее глаза яростно сверкали в темноте. — Разве это так страшно, что мне хорошо с тобой? Что я этому рада? Почему ты этому противишься?Ничего не подозревая, Жюстина задела его за живое.— Господи, почему ты это сказала? — Николас сел, слыша как колотится его сердце.— Может быть, это правда? — Жюстина старалась заглянуть ему в глаза. — Не знаю. Но я чувствую, как откликается твое тело. Это важнее слов, так было давно, когда еще не было ни книг, ни кино... ничего. Когда у человека был только другой человек. Я хочу знать, почему ты от этого отмахиваешься. Ты не доверяешь своему телу? Но оно лучше твоего рассудка выбирает, что тебе нужно. — Жюстина рассмеялась. — Не могу поверить. Это ты — ты, который работал со своим телом всю жизнь, и ты не веришь ему.— Ты ничего об этом не знаешь, — коротко проговорил Николас.— Ах, вот как? — Она села рядом с ним. — Тогда расскажи мне. Объясни мне попроще, чтобы я поняла своим женским умишком.— Не веди себя как ребенок.— Это не я веду себя как ребенок. Ник. Прислушайся к себе. Ты страшно боишься хоть немного открыться перед другим человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152